– Дорогие друзья и боевые товарищи! Три года тому назад в эти ноябрьские дни мы в Порт-Артуре отбивали бешеные атаки японцев на Высокую гору. Серёжа уже лежал в госпитале, Варя неотлучно сидела около него. Всех нас ежеминутно подстерегала смерть. Судьбе было угодно, чтобы мы выпили до дна горькую чашу предательской капитуляции и позора японского плена. Всё это мы перенесли и пережили и сегодня снова собрались вместе. Я предлагаю выпить бокал, во-первых, в память павших артурских героев, да покроет вечная слава их прах, во-вторых – мы выпьем за нас самих, а в-третьих… – тут Борейко обвёл всех блестящим взглядом, – за наше будущее возвращение в освобождённый от японцев Порт-Артур. Ура!
Все восторженно подхватили этот тост.
– Ты, Боря, правильно высказал затаённые желания каждого из нас, – сказал Енджеевский, целуя Борейко. – Артур, обильно политый кровью русской, стал для нас родным и близким уголком. Освободить от японцев его – наша святая обязанность.
– Едва ли мы только доживём до этого! – вздохнул Звонарёв. – Пройдёт немало времени, пока Россия оправится от поражения…
– Но я уверена, что если не мы, то наши дети или внуки сумеют освободить Порт-Артур, – горячо возразила мужу Варя.
– Царское правительство не смеет и помышлять о новой войне с японцами. Ренненкампф[18]
и Меллер-Зако-мельский[19] стреляют в русских рабочих, – с горечью проговорила Ольга Семёновна.– Достреляются на свою голову! – глухо сказал Блохин.
После обеда мужчины перешли в кабинет Звонарёва, а женщины – в гостиную.
– Значит, ты уже на третьем курсе медицинского института? – спросила Ольга у Звонарёвой.
– Да, должна окончить весной десятого года.
– Учишься, конечно, за свой счёт?
– Нет, за счёт мужа, – пошутила Звонарёва. – На наш институт сильно косится министерство народного просвещения. Считают, что нам, женщинам, кроме акушерства и гинекологии, ничего не надо знать. А я решила стать хирургом. Сейчас много практикуюсь. И говорят, что у меня настоящая рука хирурга – твёрдая и быстрая.
– Живых ещё не оперировала? – с некоторой тревогой справилась Елена Фёдоровна.
– Пока нет, но ассистировала профессорам на операциях, и они остались довольны.
– Молодец, Варвара! Ты знаешь, чего хочешь в жизни, и твёрдо идёшь к цели! – похвалила подругу Ольга Семёновна.
– А ты? Разве у тебя нет цели в жизни?
Ольга Семёновна улыбнулась:
– Есть, конечно. Но об этом как-нибудь потом. А пока учусь. Мало знаю, ох как мало знаю! А надо знать много. Борис кое в чём помогает.
– Я понимаю тебя, Оленька, – сочувственно взглянула на неё Енджеевская. – Мы со Стахом стараемся не отставать от жизни, выписываем журналы, книги, ведём знакомство с передовой польской интеллигенцией. Поляки к нему относятся с большим уважением: считают его своим – потомком участника восстания тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Но всё это не то. Живи мы в Варшаве, я, наверное, училась бы на историко-филологическом факультете университета, а Стах был бы там вольнослушателем.
– Интересно, куда девалась Надежда Акинфиева? – как бы между прочим справилась Варя, и её глаза вдруг стали холодными.
– Живёт в Одессе, работает сестрой милосердия, – сообщила Ольга Семёновна.
– Замужем?
Енджеевская засмеялась и обняла Варю.
– О, да ты до сих пор не избавилась от ревности! Поверь мне, что всё давно кончилось.
– Просто удивительно, что ты думаешь о таких глупостях, – недовольно взглянула Ольга Семёновна на Варю.
Та заставила себя улыбнуться.
– Хорошо, хорошо, не буду! Пойдёмте звать мужчин, а то они, наверное, уже накурились до одурения и скучают о нас.
Но мужчины и не думали скучать. Увлечённые политическими спорами, они усиленно дымили папиросами и, казалось, совершенно позабыли о своих дамах.
– Прошу в столовую, попить чайку, – пригласила их Варя.
За чаем общий разговор угас. Все вдруг почувствовали усталость от горячих споров. Гости стали собираться домой.
– Ты не очень пьян, Филя? – спросил Борейко на прощание у Блохина.
– Раз на ногах твёрдо стою, значит, терпимо, – улыбнулся тот.
– Смотри, Филипп Иванович, не забудь: завтра в десять часов утра я жду тебя на заводе, – напомнил Звонарёв.
В первом часу ночи гости покинули уютную квартиру Звонарёвых.
Глава 12
В газетах было объявлено о начале судебного процесса по делу Стесселя. Первое заседание назначалось на одиннадцать часов утра 27 ноября 1907 года, в офицерском собрании Армии и Флота, на углу Литейного проспекта и улицы Кирочной.
В повестке, которую получил и Сергей Владимирович Звонарёв, значилось: вызывают в качестве свидетеля.
«Форма одежды – парадная, для штатских лиц – фрак», – стояло на оборотной стороне повестки.
– У тебя, Серёжа, и в заводе не было фрака! Что же теперь делать? – растерянно спросила Варя у мужа.
– Пусть дядя Серёжа возьмёт фрак напрокат в костюмерном магазине, на Большом проспекте, – подсказал Вася, уже успевший ознакомиться с содержанием судебной повестки.
Но Сергей Владимирович решительно отклонил этот план.
– Пойду в пиджаке. Не пустят – перестану ходить.
С какой стати я буду наряжаться, ради кого?