Семья Звонаревых. Том 1

– Оставлю с твоим ненаглядным дядей Серёжей, – бросила Варя.

– И чего ты, Варя, кипятишься? – недоуменно пожал плечами Белый.

– Это она так, для острастки! – объяснил Звонарёв, улыбаясь. – У неё это бывает.

Посидели, вспомнили прошлое, друзей и знакомых.

– Вот что, дорогие деточки, не надоел ли вам папаша? – иронически спросил генерал.

– Да, да, нам уже пора домой, скоро десять часов, – спохватилась Варя. – Ты извини, папа, что задержались.

Вот и Надюша совсем сонная. Васе и Серёже рано вставать, да и мне надо к девяти часам на лекцию.

На прощанье она попросила у отца достать два билета на одно из заседаний суда.

– Зачем два? – удивился Белый. – Серёжа и так пройдёт по судебной повестке.

– Я хочу, папочка, привести с собой подругу. Она очень интересуется артурским процессом, – пояснила Варя и представила себе, как изумился бы генерал, узнав, что эта «подруга» не кто иной, как бывший его штрафной солдат – Блохин.

Глава 13

С утра 27 ноября 1907 года в здании суда было необычайно многолюдно. Вестибюль, широкая лестница и площадки на ней заполнились офицерами, вызванными в свидетели по делу Стесселя, и простой публикой, сумевшей достать билеты в зал заседания этого первого в истории России Верховного военно-уголовного суда[20]. От входа по лестнице до самого зала заседания расположился почётный караул из представителей различных гвардейских полков в исторической парадной форме, напоминавшей о славных боевых делах этих полков за последние два столетия. Молодые гвардейские офицеры в киверах, касках, парадных меховых шапках проверяли билеты у посетителей.

Повсюду слышались оживлённые разговоры, радостные восклицания артурских друзей, снова встретившихся в этот знаменательный день. Герои, покрытые бессмертной славой, украшенные орденами, отмеченные ранами, взволнованные и возбуждённые, обменивались воспоминаниями, засыпали друг друга вопросами. Не думали и не предполагали они там, в далёком Артуре, отстаивая среди ужасов смерти и страданий русскую крепость на Дальнем Востоке, что эта героическая эпопея закончится хотя и запоздалым, но всё же судом над предателями-генералами, ещё недавно ходившими в ореоле героев.

В публике слышались имена храбрецов, известных по сообщениям из Артура, на них смотрели с почтением и восторгом. Тут же спорили о деяниях Стесселя и других подсудимых[21]. Одни горой стояли за них, другие убеждённо доказывали их виновность. Первых было немного, вторых – значительно больше.

Варя с мужем немного опоздали и не сразу нашли в толпе чету Борейко. Рядом с Борисом Дмитриевичем стоял хмурый Блохин, молчаливо наблюдая за окружающими.

– Судьба играет человеком, друг Филя! – иронически говорил ему Борейко. – То вознесёт на вершину славы и почёта, то низвергнет без следа в пучину бесславия и позора. Стессель в Артуре мечтал о лаврах героя, о памятнике на мраморном пьедестале, а попал на скамью подсудимых. Здорово, не правда ли?

– И поделом ему, – махнул рукой Блохин. – Только не верится мне, чтобы его осудили. Такие канальи всегда из воды сухими выходят.

– Придворная камарилья отыгрывается на Стесселе! – заметил Енджеевский, подходя. – С ним на скамье подсудимых должны быть Алексеев, великие князья и, пожалуй, Куропаткин. Но они, боясь народного гнева и спасая свои шкуры, головой выдали Стесселя на публичное растерзание.

– Дайте срок, Евстахий Казимирович! До всех доберёмся, всех за ушко да на солнышко вытащим, – мрачно проговорил Блохин.

Толпа вдруг зашевелилась.

– Идут, идут! – прокатилось волной по зданию суда.

Снизу по лестнице поднимались окружённые родственниками Стессель, Фок, Рейс и Смирнов. За ними следовали озабоченно-взволнованные защитники с папками в руках.

Впереди шагал Стессель, крупный, массивный, краснолицый. В чёрном штатском сюртуке, с Георгиевскими крестами в петлице и на шее, опираясь на большую палку с серебряным набалдашником, он злым, наглым взглядом окидывал глазеющую на него публику и зычным командирским голосом бросал короткие реплики своему окружению.

Несколько отступя за ним следовал худощавый, сдержанно-молчаливый Фок. Он с презрительной миной встречал взгляды любопытных. В полной парадной форме, при всех орденах и лентах, Фок, казалось, шёл не на суд в качестве обвиняемого, а на царский приём. Только злобно вспыхивающие серо-голубые старческие глаза выдавали его внутреннее волнение.

Третьим, грузно переступая по ступенькам лестницы, шагал Рейс – коренастый, краснолицый, в полном парадном мундире. Громко сопя от волнения и ни на кого не обращая внимания, он весь ушёл в свои думы.

Группу замыкал не по летам подвижный Смирнов, седой, с лихо закрученными вверх седыми усиками и ярко блестевшими от возбуждения глазами. По улыбке, не сходившей с его моложавого лица, нетрудно было догадаться, что генерал чувствовал себя совершенно невиновным и твердо верил в оправдательный приговор. В руках он держал толстую папку.

Защитник Смирнова, военный юрист, статный, моложавый морской офицер в чине капитана второго ранга, едва поспевал за ним.