Семья Звонаревых. Том 1

– Хотите небось узнать о своей подружке, – не называя имени, спросил Иван Герасимович. – Жива и здорова, работает, но далеко отсюда… Сейчас в Швейцарии. А вы где? В Москве? В Батуме? Ого, куда забрались! Вот видите, гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдётся.

Народ дружно потянулся в зал заседаний, – перерыв окончился. Направился туда и Иван Герасимович, по пути тихо беседуя с Олей. Краснушкин прошёл вперёд, и, пользуясь этим, Блохин спросил:

– Иван Герасимович, может, это и нельзя – тогда простите, а если можно, то адресок… А? Хотелось бы увидеться, потолковать. Я – здесь, на военном заводе.

– Да? – живо обернулся к нему Иван Герасимович. Но разговаривать было трудно, они подходили к дверям. Вокруг толпился народ.

– Ну, вы потолкуйте, а я пойду, – сказала Оля, прощаясь с Иваном Герасимовичем, который вместе с Блохиным направился к своим местам.

После перерыва суд перешёл к постатейному разбору обвинений. Начали со Стесселя. Молодой прокурор, генерал-лейтенант, обратился к Стесселю:

– Прошу вас, ваше превосходительство, объяснить, почему при наличии продовольствия в крепости более чем на два месяца вы доносили его величеству об остром его недостатке в осаждённой крепости?

– Всё это выдумки генерала Смирнова. Продовольствия было всего на два-три дня, – возмущался Стессель.

Поднимается Смирнов, извлекает какую-то бумажку из своей папки и читает по ней:

– «На двадцатое декабря муки пшеничной имелось шестьдесят тысяч пудов, чего бы хватило по крайней мере на два с половиной месяца для гарнизона в двадцать пять тысяч человек». Под бумажкой подпись крепостного интенданта, а вот акт приёма японцами большого количества разного продовольствия, в том числе пятидесяти тысяч пудов пшеничной муки, – протягивает Смирнов другую бумажку председателю суда.

Прокурор внимательно рассматривает обе бумажки и удовлетворенно заключает:

– Можно считать доказанным факт наличия в крепости продовольствия на двадцать пять тысяч человек.

Стессель с места пытается опровергнуть это, но его призывают к порядку.

– Суд переходит к следующему вопросу – обеспечению гарнизона боеприпасами, – заявляет председатель суда. – По отчёту командира Квантунской крепостной артиллерии, подтверждённому данными японского командования, японцам было сдано свыше двухсот тысяч артиллерийских снарядов, более миллиона ружейных патронов, сотни пудов взрывчатки…

Смирнов добавляет с места:

– Сюда надо приплюсовать ещё свыше сорока тысяч снарядов, которые артиллеристы успели уничтожить в последнюю минуту.

В публике раздались одобрительные возгласы: «Молодцы артиллеристы!» Председатель звонит. Когда наступает тишина, Смирнов продолжает:

– Уничтоженные снаряды были самые ценные, крупных калибров. Вот данные на девятнадцатое декабря, за пять дней до капитуляции. – Генерал вынимает бумагу и зачитывает: – Всего снарядов двести шестьдесят тысяч, из них тяжёлых тридцать семь тысяч, а японцы показывают, что они получили всего шестьдесят снарядов крупных калибров и многие из них негодные. Из шестисот тридцати орудий, имевшихся в крепости на девятнадцатое декабря, они получили всего триста десять орудий, остальные были уничтожены артиллеристами… в том числе все орудия крупных калибров.

В зале сильный шум: «Браво, артиллеристы!» Аплодисменты. Звонок председателя. Смирнов продолжает свои разоблачения:

– Ружейных патронов около пяти миллионов. Значит, войсками было уничтожено свыше четырёх миллионов патронов. Их выбросили в море уже после подписания капитуляции. Из тридцати пяти тысяч винтовок, бывших в крепости на девятнадцатое декабря, сдана японцам двадцать одна тысяча, остальные уничтожены и потоплены…

Весь красный, задыхаясь от волнения, Стессель вскакивает с места и кричит:

– Всё это уничтожено по моему приказанию!..

– Вопреки вашим приказаниям. Вы угрожали расстрелом тем, кто не хотел сдавать оружие врагу. Рискуя своей жизнью, солдаты и матросы уничтожали ружья, пушки, взрывчатку, – отчеканивает Смирнов.

В зале поднимается сильный шум возмущения, раздаются крики: «На виселицу Стесселя! Чего там дальше разбирать, и так ясно, что он предатель и изменник!» Звонка председателя совершенно не слышно. Тогда он снимает орла с зерцала, что означает закрытие заседания. Судья уходит, но людей из зала не выпускают. Когда, наконец, народ успокаивается, выходит секретарь суда и обращается к присутствующим в зале суда:

– Если такой шум будет продолжаться, вся публика будет удалена из зала и слушание дела продолжится при закрытых дверях.

– Секретничать хотите?! Под шумок вынести Стесселю оправдательный приговор! – в азарте кричит Варя. Звонарёв рукой зажимает ей рот.

– Если ты не можешь сдержать своего негодования, то мы вынуждены будем уйти отсюда, – предупреждает он Варю.

Судьи возвращаются в зал, занимают свои места. Заседание продолжается. Прокурор протирает свои очки и обращается к Смирнову:

– Прошу вас рассказать о вывозе продовольствия из Артура перед началом его блокады.