Семья Звонаревых. Том 1

– Пришёл проведать, как ты живёшь тут, как твоя семья. Мать мне строго наказала: подробно ей обо всем рассказать.

Звонарёв и офицеры поднялись навстречу генералу. Он дружески поздоровался с ними, подсел к столу. Варя захлопотала с чаем.

– До смерти надоел мне этот суд, – устало и раздражённо сказал генерал. – Совершенно ведь ясно, что Стессель, Фок и Рейс виновны, и что Смирнов на скамье подсудимых случайно. Так нет же – стараются усложнить, запутать дело. Дней через пять-шесть уеду. Вот и зашёл к вам перед отъездом.

– К Стесселям перед отъездом не думаешь заглянуть? – поинтересовалась Варя.

– Нет, – ответил Белый. – Стессели смотрят на меня как на личного врага. Они не могут понять, что долг генерала и честного человека не разрешает мне поступить против истины, будь я десять раз их родственником.

– Вера Алексеевна и Руся упрекают и нас в чёрствости и жестокосердии, – сообщила Варя. – Но не может же Серёжа давать лживые показания.

– Увы, Стессель слишком погряз в тёмных делах, слишком много сделал зла России, чтобы его можно было защищать, – нахмурился Белый. – Всем насолил: и пехоте, и артиллерии, и особенно морякам. Адмирал Григорович, Вирен, Шенснович[32] и Эссен[33] дали убийственные показания против Стесселя. Григорович характеризовал его как труса, хвастуна и фанфарона, лишь по большому недоразумению попавшего в коменданты крепости.

– Моряков-свидетелей вызвано очень мало, и только адмиралы, а из младших офицеров всего двое-трое. Конечно, моряки пользуются случаем свести со Стесселем артурские счёты. Обвиняют его в создании умышленной розни между моряками и армией, что приводило к снижению обороноспособности крепости, – добавил Борейко.

– Мы тоже стремимся уехать домой, но нам не разрешают до конца судебной процедуры. Говорят, что нас могут вызвать для дачи повторных показаний, – пожаловался Енджеевский.

– Не беспокойся, после наших сегодняшних выступлений едва ли нас захотят слушать второй раз. Это им невыгодно, – усмехнулся Борейко.

Немного помолчав, генерал бросил беглый взгляд на лежавшую перед ним газету и заговорил недовольно:

– Сейчас в газетах и журналах идёт яростная полемика между противниками и сторонниками Стесселя. Выступают многие офицеры, критикуют своих командиров, причём часто сводят с ними личные счёты. По-моему, в армии подобные выступления недопустимы. Коль скоро ты недоволен порядками в армии, уходи в отставку и критикуй, кого душе заблагорассудится, а пока носишь мундир, держи язык за зубами.

– Не считаете ли вы, что выступления на суде против Стесселя и его компании тоже недопустимы? – нс без иронии спросил Енджеевский.

– Ведь я говорю совсем о другом, – пожал плечами Белый. – На суде Стессель и его сообщники уже не являются командирами. Это просто подсудимые, и выступление против них отнюдь не подрывает ни авторитета начальников, ни чести офицерского мундира. Но в газетах офицеры критикуют своих прямых, а иногда и непосредственных начальников. Вот против чего возражаю я самым категорическим образом, – пояснил генерал свою мысль и добавил: – Я имею сведения, что в конце января суд закончится. Осталось ждать всего неделю с небольшим.

– Очень благодарны вашему превосходительству за приятное сообщение, а то уж очень надоело два месяца толкаться здесь без дела, – проговорил Борейко.

Вскоре гости ушли, и Белый остался в кругу своих близких.

Глава 16

Только 7 февраля 1908 года, после более чем двухмесячного судебного разбирательства, был, наконец, вынесен приговор по делу Стесселя.

Переполненный до отказа зал стоя слушал пространное определение Верховного суда. Подсудимые тоже стояли навытяжку, внимательно вслушиваясь в чтение.

– «По указу его императорского величества Верховный военно-уголовный суд по делу о преждевременной сдаче крепости Порт-Артур над бывшим генерал-лейтенантом Стесселем, бывшими генералами Фоком, Рейсом, Смирновым…» – монотонно и нудно читал председатель суда генерал Акимов.

Мадам Стессель, окружённая своими близкими, находилась в первом ряду и не спускала сердитого взгляда с мужа. Стессель, бледный, с нервно подёргивающимися руками и лицом, то и дело пил воду из стоявшего поблизости графина. На изжелта-тёмном лице Фока сохранялось бесстрастное выражение, будто приговор его не касался. Рейс нервничал больше всех. Его ноги мелко дрожали от слабости, а лицо побледнело до такой степени, что казалось, он вот-вот упадёт в обморок. Смирнов был совершенно спокоен. Его щёки были покрыты обычным здоровым румянцем, и он со скучающим видом слушал затянувшееся чтение приговора.

– Тянут-потянут, никак вытянуть не могут, – нетерпеливо поглядывала на часы Варя. – Сказали бы просто:

за измену и предательство казнить Стесселя, Фока и Рейса, а Смирнова оправдать.

– Это ещё как сказать, – пробасил приглушенно Борейко. – Может, и тянут для того, чтобы вместо казни благодарность объявить им царскую.

– Тогда я в глаза назову председателя суда самым настоящим прохвостом, – сказала Варя.

– И за оскорбление суда получишь три года тюрьмы, – предрёк Звонарёв.