Шура медленно поправлялась после родов, и жизнь на лоне природы, среди душистой зелени полей и лесов, быстро оказала благотворное влияние на её здоровье.
Однажды в субботу вместе со Звонарёвым приехал и Блохин. Он похудел, осунулся и был настроен очень мрачно. Существовавшие на военном заводе порядки были ему явно не по душе. Но чтобы не подводить Звонарёва, устроившего его на завод, он долгое время не ввязывался в споры с мастерами. Иногда, правда, он пытался действовать через Звонарёва, но тот далеко не всегда разделял мнения Блохина и старался не вмешиваться в конфликты рабочих с администрацией арсенала.
– Обсчитывают, семь шкур дерут с нас, а вы, Сергей Владимирович, будто слепой. Аж зло берёт на вас! Ну присмотритесь, прикиньте – что к чему, – уговаривал он инженера.
Раза два, поддавшись его уговорам, Звонарёв заступился за рабочих перед администрацией и этим настроил начальство против себя.
Завод находился в ведении артиллерийского управления. Во главе завода стоял генерал из артиллеристов-академиков по фамилии фон Майдель, прибалтийский немец.
Помощником его был полковник Тихменёв, ещё не старый, но уже располневший мужчина лет под сорок, добродушный, ленивый и спокойный. Он сумел ужиться с Майделем, несмотря на неприятный характер генерала. Впрочем, полковник уживался и с рабочими. Он любил пошутить с ними, а им нравился его грубоватый юмор, сдобренный крепкими простонародными словечками.
Больше всего Тихменёв опасался конфликтов с рабочими, хотя отлично понимал, что недовольство последних зачастую умышленно провоцировалось охранкой для того, чтобы выявить зачинщиков, а потом расправиться с ними.
Наравне с офицерами на военном заводе служили гражданские инженеры и техники, которые получали здесь пенсии за выслугу лет и имели возможность дополнительных заработков в виде консультаций и экспертиз на других предприятиях.
Положение рабочих, особенно после подавления революции 1905 года, ничем не отличалось от положения на других заводах. Так же снижалась заработная плата, преследовались рабочие союзы и профессиональные организации. Страховые кассы разрешалось иметь лишь общие с другими заводами района и только за счёт отчислений из заработной платы рабочих. Введенные в 1905 году недельные отпуска для рабочих были отменены и остались лишь для мастеров, прослуживших не менее десяти лет на заводе. Рабочий день продолжался десять с половиной часов. Никакой техники безопасности не было, и то в одном, то в другом цехе тяжко калечились люди. Изувеченных увольняли с грошовым пособием, а жаловаться было некому.
Многое на заводе зависело от мастера. Ему поручался набор рабочей силы. Обычно с утра каждый день у ворот завода собирались желающие получить работу. Тут мастер был полным хозяином. Он сам отбирал людей, сам отправлял на медицинский осмотр, сам устанавливал испытательный срок. Подчас взятка, магарыч решали всё дело. Мастер нанимал угодных себе людей, отстраняя зачастую более опытных и квалифицированных рабочих.
Немало злоупотреблений было при расчётах с рабочими. Ведомость на зарплату составлялась в цеховых конторах, сведения давали те же мастера. Оплата работы была повременная.
Широко была распространена система штрафов. Штрафовали за брак, за грубость, за опоздание, прогул, но чаще всего за непочтение к начальству.
Официально правом штрафовать располагал начальник цеха, а фактически штрафы были сосредоточены в руках мастеров, которые обо всех проступках рабочих докладывали начальникам цехов. Только в случае возникновения пререканий между рабочими и мастерами в них вмешивались начальники цехов, обычно принимавшие сторону мастера.
Администрация подбирала мастеров не столько по квалификации, сколько по политической благонадежности. По большей части это были немолодые, многосемейные рабочие с большим стажем, трезвые и набожные.
После бурного 1905 года чувствовалась сильная нехватка в мастерах. Некоторые из них погибли во время революционных событий, другие ушли с завода в ожидании более спокойных времён. На должность мастера дирекции завода приходилось выдвигать молодых рабочих, обязательно политически проверенных. Однако дирекция частенько ошибалась: среди молодежи попадались люди весьма развитые, далеко не благонамеренного образа мыслей, умеющие хорошо скрывать свои симпатии.
Блохин не подходил в мастера ни по одной из этих статей: ни политической благонадежностью, ни набожностью, ни особой трезвостью он не отличался. Зато у него были документы об участии в обороне Порт-Артура и рекомендация Звонарёва, и это решило его судьбу: без особой проверки Блохин был зачислен мастером в механический цех.
Помимо Блохина, в цехе работали ещё два мастера: Трофим Захарович Никифоров и Демид Петрович Воронин. Никифорову уже перевалило за пятьдесят лет. Это был седой, приземистый, угрюмый человек. К рабочим он относился требовательно и строго, но с начальством держался независимо. Мастером Никифоров работал лет десять, в 1905 году ни к каким политическим течениям не примыкал.