Семья Звонаревых. Том 1

Догадывался Блохин, что не он один был от завода связан с подпольным комитетом, что и к нему ещё присматривались. «Ну что ж, значит, так надо!» – думал он.

Как-то во время одной из получек многие рабочие недосчитались денег, на которые рассчитывали. Поднялся шум. Обиженные двинулись к начальству, потребовали объяснений. Быстреев, а потом полковник Тихменёв снова сослались на очередное указание Главного артиллерийского управления.

Шум не унимался и в понедельник.

– Зажулили наши кровные денежки, – кричали рабочие. – Да лучше мы их в кабаке пропьем, чем Николашке отдадим!

Во вторник троих наиболее рьяно протестующих забрала полиция, двоих уволили, а остальные, боясь репрессий, притихли.

– Вот оно, как говорится, и дух вон, – посмеивался Никифоров в кругу рабочих. – Горланили, орали, а толку ни на грош. Каждому-то своя рубашка ближе к телу, никому не охота на казённый счёт в Сибирь ехать. Как ни плохо тут, а не так голодно да холодно, как там. Поумнел народ.

– Не в уме дело, Трофим Захарович, а в робости, – заметил Фомин. – Кто был похрабрее, тех забрали, а другие ещё с духом не собрались. Но соберутся, вот увидите!

– Тебя, смутьяна, забрать забыли. Чую, не миновать тебе решётки, – пригрозил ему пальцем Никифоров.

– С вашей помощью – это раз плюнуть, – язвительно бросил Фомин. – Замолвите куда следует словечко, и нет Фомина.

– Ах, чтоб тебя леший забрал, языкатого, – плюнул Никифоров. – Треплешь невесть что, а хватать будут тех, которые начальству неугодны. Если не себя, то других пожалей, голова садовая.

– Совсем уже из ума выжил старик! – покачал ему вслед головой стоявший поблизости Воронин.

– Э, нет, Демид Петрович, – возразил Фомин, – он поумнее, вернее – похитрее нас с вами: помалкивает, слушает, кто о чём говорит, а потом, значит, к начальству… Так и так, мол, Ваше благородие, крамольные речи в цеху…

– Думаешь, он провокатор? – недоверчиво спросил Воронин и, не дожидаясь ответа, сказал убеждённо: – Не похоже. Та сволочь на словах за рабочее дело распинается, начальству грубит, к забастовке призывает и даже под арест с рабочими идёт. Делает всё, чтобы заслужить доверие рабочих и получше всё узнать и выведать… Не такой Никифоров! Он за свою шкуру боится… Готов каждого из нас продать, чтобы только его не трогали.

Блохин молча слушал этот разговор, стараясь разгадать, что за люди перед ним.

– А ты, Филипп Иванович, как обо всём этом думаешь? – неожиданно обратился к нему Воронин.

– Не люблю языком трепать зазря, – ответил обиняком Блохин. – Придёт время, все себя как на ладони покажут. А сейчас что же гадать на кофейной гуще. – В душе он не доверял Воронину, слишком уж тот подчёркивал своё доброе отношение к рабочим.

Через несколько дней один из подчиненных Блохина попал под приводной ремень и изувечил правую руку. Травма была настолько тяжёлой, что пострадавшему угрожала полная инвалидность. В бессознательном состоянии его отправили в городскую больницу.

Быстреев немедленно подал рапорт начальнику арсенала о случившемся происшествии. Майдель, воспользовавшись тем обстоятельством, что несчастье произошло в послепраздничный день, наложил на рапорте следующую резолюцию: «Сам виноват. Попал, очевидно, спьяну! Надо было смотреть, куда лезешь». С этой резолюцией рапорт Быстреева и подшили к другим решённым делам.

Узнав о возмутительной отписке начальника завода, рабочие заволновались и потребовали выдачи пострадавшему единовременного пособия на лечение. Воронин горячо поддержал требование рабочих и вызвался пойти к Быстрееву походатайствовать о пособии. Предложил он пойти с собой Блохину и Никифорову, но последний решительно отказался.

– Мало ли у нас калечится рабочих. Ежели каждому давать пособия, так и казны не хватит, – заявил он, но, встретившись с осуждающим взглядом Воронина проворчал: – Нечего мне соваться в такие дела, не пойду.

Блохин и Воронин отправились к Быстрееву. Капитан равнодушно выслушал их ходатайство, ответил коротко:

– Получит то, что полагается. О большем я хлопотать не стану. Пусть меньше пьют по праздникам, тогда и руки целы будут.

Блохин рассказал всё Звонарёву. Тот не смог ничего посоветовать, достал из кармана десятирублевую бумажку и протянул её Блохину.

– Возьми, Филипп Иванович, и передай пострадавшему. Это всё, чем я могу помочь в данном случае. Майдель уже проучил меня раз…

– Эх, Сергей Владимирович! – огорчённо сказал Блохин. – Да разве ж проживёт искалеченный человек на подачках? Ведь на работе ж он инвалидом стал. Пособие ему сейчас вот как нужно… Потом пенсию от казны… Нас не слушают. Может, вы ещё раз рискнете, а?

– Ладно, попробую поговорить с Тихменёвым, – не совсем охотно согласился Звонарёв.

– Человек он вроде неплохой, – заметил Блохин. – Может, и посодействует.

Но полковник не помог.