Семья Звонаревых. Том 1

– Он сам куда-то скрылся… – пробормотал Звонарёв.

– Не ври, Серёжа! – пригрозил пальцем генерал. – Как только я прочитал эту фамилию, так сразу вспомнил его артурские художества. Если бы не ты с Борейко, вовек ему не выйти из штрафников. Такой не только Май-деля насмерть перепугает… Так где же Блохин?

– Не знаю! – уже не колеблясь, ответил Звонарёв.

– Ну и не говори, бог с тобой, – махнул рукой Белый. Достав из стола рапорт зятя, он перечитал его, спросил: – Почему же ты всё-таки собираешься уходить с завода? Какой оклад у тебя?

– Около трехсот…

– Не хватает на жизнь? Знаю, Варвара не из экономных хозяек. Но если туго с деньгами, могу помочь, – предложил генерал.

Звонарёв смущённо покраснел.

– Спасибо, Василий Фёдорович, но в помощи мы не нуждаемся. Помимо жалованья, у меня есть дополнительные заработки. И должен сказать, Варя как хозяйка не заставляет желать лучшего.

– Ты за неё стоишь горой, а она тебя ругает на все корки, – поведал Белый.

Звонарёв развёл руками.

– Что поделаешь? Варя человек очень экспансивный и под горячую руку может наговорить много такого, о чём затем сама будет сожалеть.

Белый встал из-за стола, прошёлся несколько раз взад-вперёд по кабинету, затем, заложив руку за спину, остановился перед зятем.

– Я отклонил твой рапорт об увольнении. Поработаешь ещё на заводе. Нельзя из-за пустой, мелочной обиды бросить службу. Это слишком несолидно для тебя, Серёжа. Я приказал пересмотреть твой оклад в сторону возможного повышения. Сотню в месяц мы тебе накинем. Жаль только, что ты о Блохине молчишь… По-дружески хочу тебя предостеречь от таких знакомств и друзей. Революция кончилась. Правительство с корнем вырывает всё, что напоминает о ней. А у тебя, мой друг, репутация чуть ли не социалиста, во всяком случае, очень либерального человека. Ты играёшь с огнём! Попадёшь в историю, выручить тебя будет нелегко, хотя ты портартурец и мой зять.

– Благодарю вас за расположение ко мне, но в случае нужды надеюсь выбраться сам из затруднительного положения, – сдержанно ответил Звонарёв.

– Не плюй, Серёжа, в колодец, пригодится водицы напиться! – по-отечески посоветовал Белый и, подойдя к нему, положил руку на его плечо. – Итак, ты остаёшься на заводе… Надеюсь, ты перестанешь якшаться с тёмными элементами и заигрывать с рабочими. Надеюсь также, что со временем сообщишь мне, понимаешь – мне, а не кому-либо другому, где Блохин.

– Своего отношения к рабочим я не изменю и о Блохине даже вам, Василий Фёдорович, ничего не сообщу, – почтительно, но твердо ответил Звонарёв.

– Боже, какой же ты упрямец! – тяжело вздохнул генерал и отпустил зятя.

…Вечером Сергей Владимирович предупредил Варю, чтобы она никому из родных ничего не говорила о местонахождении Блохина.

– Его усиленно разыскивают. Возможно, что отец или мать спросят тебя о нём, но ты молчи.

– Неужели и нас могут вызвать на допрос жандармы или полиция? – встревожилась Варя.

– Конечно, могут, – ответил Сергей Владимирович. – Тверди одно: ничего не знаю, давно не видела – и всё. Думаю, что будут допрашивать, если уже не допрашивают, рабочих. Но от них жандармы много не узнают. Когда надо, рабочие – мужчины и женщины – умеют молчать.

– Не проговорился бы Вася! – испуганно пробормотала Варя.

– Я сам поговорю с ним, – пообещал Звонарёв и улыбнулся. – Мужчина с мужчиной скорее договорится.

Глава 9

На третьи сутки, после нескольких пересадок, Блохины приехали, наконец, в Гадяч. У вокзала, поджидая пассажиров с поезда, стояло с десяток возов из окрестных сёл. Усатые дядьки-извозчики выкрикивали наперебой:

– Кого пидвэзты до Сар?

– Кого до Рашевки?

– Можэ, кому до Будановкы?

Сторговавшись с одним из извозчиков за «карбованец», Блохин с Шурой двинулись из Гадяча в сторону Рашевки, в двух верстах от которой располагалась деревня, где жила Шура. На место прибыли они уже в сумерках.

Покосившаяся изба глядела грустно в два маленьких подслеповатых окошка. Соломенная, почерневшая от времени крыша торчала клочьями, придавая домику вид нахохлившийся и сиротливый. Забора не было. Слега, заменявшая забор, упала и вросла в снег. Поправить, видно, было некому. Калитка не запиралась, уныло скрипела и хлопала от ветра. Во дворе Шуру и Блохина встретила пёстрая собака, нехотя тявкнув раз, другой, уползла под крыльцо.

Выбив ногой примерзшую дверь, Блохин вошёл в избу. Горевшая в переднем углу у почерневшей иконы лампадка скупо освещала чисто вымытый стол, лавки, свежепобеленную русскую печку, ситцевую занавеску. В избе никого не было.

– Где же все? – спросил Блохин, бросая на лавку узел и мешок, перевязанные полотенцем. Чемодан поставил на пол. Шура прошла к столу, положила закутанного в одеяльце ребёнка, повернулась к иконе, перекрестилась.

– Ну, дай бог, с благополучным прибытием! Да где же все, право? – И тут же увидела, как заколыхалась занавеска на печи и из-под неё высунулась вихрастая головка, за ней вторая.