Семья Звонаревых. Том 1

– А вам кого? – спросила вихрастая голова. Глаза испуганно остановились на Блохине, Шуре, узлах. Но испуг быстро сменился радостью, и мальчик, отбросив рукой занавеску, кубарем скатился на руки подоспевшей Шуры.

– Маманя приехала, маманя приехала! – кричал старший сын Андрейка, обнимая Шуру, Блохина. А за ним с печи быстро и привычно спустился и другой.

– А ну, мелкота, сыпь ко мне. Поцелуйте отца родного да потрошите вот этот узел. Тут есть чем позабавиться.

Узнав, что бабушка ушла на крестины в соседнюю деревню и будет только завтра, Блохин с облегчением вздохнул, провёл большой рукой по шелковистой головке сына и, посадив его к себе на колени, задумался.

– Да… Как жить будем, мать? – спросил он полусерьёзно-полушутливо притихшую и оробевшую Шуру. – Ну ничего, не журись. Проживём. Рабочего человека руки кормят. А моим работать не привыкать.

Весть о приезде Блохина быстро облетела деревню. Все знали, что Шура – жена порт-артурского героя, и многим хотелось повидать его, поговорить с ним. Не прошло и недели, как Блохин успел перезнакомиться со всей деревней. Каждый вечер то его приглашали в гости, то кто-нибудь приходил к нему. Не обходилось, конечно, без выпивки. Больше пили самогон. Блохин пил очень мало, чтобы не пьянеть и снова не втянуться в пьянство.

Мужики даже неодобрительно смотрели на то, что он избегает выпивки.

– Здаёться, Пылыпэ, ты нашой горилкы чураешься, отравытыся боишься, чи що? А вона у нас, як слеза дытяча, – чистесенька. Бабы наши и то бильше за тэбэ пьють, – уговаривали его деревенские родственники и гости, но Блохин оставался верен себе и пил очень мало.

До начала полевых работ Блохин, чтобы не мозолить излишне глаза деревенскому начальству, нанялся подручным кузнеца в большом соседнем селе – Рашевке. По весне работы было много: чинились плуги, телеги, грабли, бороны. За неполный месяц у Блохина прибавился ещё один четвертной билет.

В конце апреля на полях Полтавщины появились многочисленные пахари и сеятели. Встал за плуг и Блохин, чтобы обработать три десятины земли, принадлежавшей тёще. Хоть и давно не «крестьянствовал» он, а с пахотой и севом справился не хуже других, чем снискал себе уважение среди хлеборобов.

Покончив с полевыми работами, Блохин принялся за ремонт своей ветхой хатёнки. Соломенную крышу заменил тесовой, укрепил стропила, выровнял и поправил турлучные стены. Вслед за ремонтом хаты он поставил новый сарай, выкопал колодец, обновил плетень вокруг двора.

– Дывысь, з халупы чистую пысанку зробыв! – любуясь его обновлённой хатой, одобрительно поговаривали селяне…

Как-то в тёплый, солнечный день в хату к Блохину заглянул околоточный надзиратель Жатков. Гость был далеко не из приятных, но, зная, как опасно задираться с полицией, Блохин принял незваного гостя довольно любезно и даже поставил на стол полбутылки водки. Первым долгом Жатков справился, откуда прибыл Блохин. Филипп Иванович бойко, без запинки, сообщил, что последнее время работал в Харькове и что теперь приехал проведать семью, благо подзаработал хорошо и завелись деньжата.

– Добра в тэбэ хата, – похвалил урядник. – Умеешь хозяйнувать. Що думаешь дальше робыты?

– Летовать думаю здесь, – ответил Блохин. – Хотелось бы устроиться получше. Хоть бы механиком на уборке…

– Так ты прямо до пана Брацлавского або до його пани звертайся, – посоветовал урядник. – Вин по недилям у церкви бувае. Дуже любить тих, хто молыться. Поговоры з ным. Ну и про батюшку нашого нэ забувай. Хай молебен тоби в новой хати отслужить. Ты же христианин?

– А как же! – подтвердил Блохин, снова и снова подливая водку в стакан уряднику. Жатков быстро опьянел и перевёл разговор на «сицилистов», которых он якобы до единого извёл в округе.

– Пид самый пид корень рубать их треба, щоб народ не мутили, – пьяно тараторил он, постукивая огромным кулачищем по столу. – Есть тут у нас в Рашевци отставный солдат Семёновского полку – Гордеев Ерофей Павлович. Наивернийший царский слуга. У пятом роки на Пресни бунтарив быв. Награды аж от самого царя мае. У Рашевци його вси бояться. Що не так – зараз самому исправнику пышэ, кажэ, що и министру можэ напысаты. Становый за ручку з ным здороваеться. Нам бы у трьох: ты, я и Гордеев – мы б тут усих сицилистов к ногтю…

– Вы же говорили, что и так уже всех их извели, – иронически заметил Блохин.

Жатков несколькими глотками опорожнил ещё стакан, понюхал луковицу и, покрутив головой, продолжал:

– Воны як поганки писля дождя… Учителька у сусиднему сели, хвершалка одна, ну и рабочие з города… Вси воны пидбывают мужикив подилыты землю панську.

Рассказал Жатков, как осенью прошлого года крестьяне захватили большой клин помещичьей земли и запахали его. Только-только закончили они пахоту, как приехали драгуны, перепороли через одного всех мужиков, а троих отправили на каторгу в Сибирь. Этих троих Гордеев выискал и начальству про них доложил. С осени до весны Гордеев ещё человек шесть бунтарей выловил. Двоих из них так избил, что по дороге в Гадяч скончались.