Семьсот километров любви

Я жалею, да.

Видит Бог, я жалею.

Жалею, что Арина Сергеевна Скворцова даже не решилась посмотреть в мои глаза, прежде чем вырвать моё сердце и растоптать его.

47. Москва

Мама садится рядом и берёт меня за руку.

– Как ты себя чувствуешь? – с тревогой спрашивает у меня.

– Где мой телефон?

В какой-то степени, это всё, что меня сейчас интересует. Я знаю, что Игорь сходит с ума от беспокойства. Я должна написать, позвонить... Просто сказать, что всё хорошо. Мама недовольно сжимает губы в тонкую нить. Меж бровей пролегает глубокая складка.

– Я не могу его найти, – врёт мама.

Знаю, что врёт. Но сил спорить у меня нет.

– Хорошо, дай мне позвонить со своего. – Я раскрываю руку и тяну к ней. – Пожалуйста.

– Нет, Арина. Ни к чему это.

– Мама! – возмущённо ахаю я, но осекаюсь. – Он... приехал? Да?

В её глазах ищу ответы и нахожу. Он приезжал. Не мог не приехать. Знала, что сорвётся сразу же.

– Он уже уехал, – она отводит взгляд. – Ты же знала, что так будет.

– Знала... – Силы покидают меня.

Ничего нет. Не осталось. Бессмысленные слёзы катятся градом. Моё сердце болит. Это не какая-то лирическая гипербола, а реальный, достоверный факт: моё сердце болит.

Игорь... Мне просто не верится, что он мог поступить так же, как мой бывший муж. Не верится, что он мог просто взять и бросить меня, после того, что у нас было.

– Ты уверена, что он всё правильно понял? – упрямо спрашиваю у матери.

– Уверена, Ариш. Я сказала ему то, что он должен был услышать. – Она сжимает мои ледяные пальцы. – Он просто ушёл. Его можно понять: не каждый готов взвалить на себя непомерный груз ответственности.

– Да, – выдыхаю я. – Я понимаю.

– Всё к лучшему, – констатирует мама.

– Да, – соглашаюсь я.

По крайней мере, мне не придётся проходить через это второй раз. Не придётся слышать сбивчивые объяснения мужчины, что это всё – слишком для него. Что он хочет чего-то другого: проще, лучше, безопаснее. Не меня. Что он не хочет меня обижать.

Когда он уже обидел меня.

Я не оказалась бы в этом дурацком положении, если бы малодушно не поверила в глубину его чувств.

Все мужчины одинаковые. Как бы ни плавились твои внутренности рядом с ним, как бы не заходилось твоё сердце, всё это меркнет перед болью, которую он способен тебе причинить своим выбором.

Своим выбором не в твою пользу.

И не важно, что он говорил мне всё это время, не важно, насколько сильно он меня любил.

Всё это померкло, когда он узнал правду. Секрет, который я берегла. Чёртову загадку, которая так влекла его. Тайну, которая стала перебором даже для такого сильного и уверенного мужчины.

Я снова и снова пропускаю через себя свою боль. Захлёбываюсь слезами. Давлюсь своими чувствами.

Я хотела верить ему, верить в него. Отчаянно нуждалась в нём. В его любви. В его безграничной любви, которой он меня окружал. Которой он душил меня.

Он заставлял меня верить. Он вытягивал меня к солнцу из непроглядной тьмы, которая опутывала меня долгое время. Он стал причиной, следствием, катализатором, стабилизатором, чёртовой лакмусовой бумажкой, моим домом, моим сердцем, моим миром.

А когда узнал правду, просто ушёл.

Даже не потребовал объяснений.

Словно ему стало одномоментно всё равно.

Словно с пугающей правдой закончилась его любовь.

Как же я могла так сильно заблуждаться на его счёт? Зачем я поверила в этого нереального, невозможного мужчину?

Зачем позволяла росткам глупой веры прорасти там, где всё давно было выжжено?

Зачем давала себе лживую надежду, что это реально?

Зачем позволила ему втянуть себя в эти отношения, заведомо зная, каким будет их финал?

Зачем верила каждому его признанию?

Зачем, наконец, согласилась отправиться в своё последнее путешествие, хотя знала, что силы оставляют моё тело?

И вместо того, чтобы сказать ему правду и самой прервать наши невозможные отношения, я продолжала тешить себя иллюзией, слушая его сладкую ложь всю поездку.

Он признавался мне в любви на разных языках.

Четырнадцать раз на финском.

В каждом из четырнадцати городов Финляндии, в которых мы останавливались, чтобы размяться, осмотреться, перекусить или переночевать.

Двадцать четыре – на шведском.

Грубоватое, неотёсанное признание невероятно подходило моему суровому и властному мужчине, да и к нашим странным отношениям в целом. Он был двигателем, я – тянулась за ним, тянулась к нему. В какой-то степени он заставлял меня не сдаваться. Ни в наших отношениях. Ни в самой жизни.

Я начала чувствовать себя хуже задолго до этого.

Первые признаки начала конца появились ещё летом, но я купалась в его любви и игнорировала знаки.

Всё шло ровно по моему плану.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Гораздо хуже мне стало в Доминикане, но я держалась ради него.

Чтобы не видеть панику в его взгляде, как тогда, когда я потеряла сознание.

Я знала, что с того момента начался ускоренный обратный отсчёт. Знала, но ничего ему не сказала.

В нашем европейском приключении я уже теряла себя и связь с реальностью. Я болела всем телом. Головные боли уже не прекращались. Начались незначительные судороги. Вернулась тошнота. Появилась рвота.