Сентябрь

С улицы едва слышны были редкие голоса людей, летевшие будто совсем издалека, а не из-под окон. Иван закрыл глаза в этой почти тишине, чтобы внять ей: он слышал звук, неясный и пугливый, глухой; но что это был за звук – он не знал. То ли пищание, то ли визг, то ли свист – он был высок и изначально неприятен, раздражал, хоть и был словно отдаленным. Но от него нельзя было избавиться; он должен был уйти сам – но не торопился. А всё звенел и звенел без умолку, хотел что-то сказать, желал донести, объяснить, но не мог, как немой не может поведать о только что увиденном чуде – он просто стоит с блаженным и счастливым лицом и активно (но без толку) машет руками.

Звук незаметно притих; он сменился шумом прилива, морской волны и щекочущего воду бриза, попутно плавно поглаживающего вспенившиеся вершины. Но это были не волны и не море – это Иван прекрасно знал. Простая биология рушила мечты, как вредные дети разрушают долго сооружаемые башни своих соперников по песочнице. Кровь текла по его телу и отдавалась в ушах – настолько было беззвучно в комнате, даже голоса притихли за окном, весь мир стих и слушал течение крови в ушах.

«Интересно, а мир может слышать? Может ли он чувствовать себя? Нас наверняка может; но что мы ему даем? Только плечами развести на этот вопрос можно. Слышит ли он себя? Течение ручья в своих ушах? Полеты ветра меж гор и холмов? Видит ли он свои закаты и рассветы? Свою мерцающую ночь? Ощущает ли он теплоту внезапно заставшего врасплох летнего дождя? Радость только что выпавшего снега?» – все эти мысли приходили в голову сами по себе; они, как хозяева, заходили в открытую дверь души и задерживались там на время, словно заядлые игроки, заскакивающие в карточный клуб «на минуту». А человек лежал, выступая вольнослушателем в их беззаботной болтовне.

Неясный и близкий звук вытянул из потока блаженства. «Показалось, наверно», – подумал Иван, прислушиваясь к тишине: ничего не слышно. И тут снова – стук.

Иван с трудом привстал на кровати – голова сразу же закружилась. Он зажмурился и наклонился к рукам; через пару секунд всё утихло. После встал и направился к двери открыть. У порога стоял Филипп.

– Здравствуй, что-то ты рано, – сказал Иван.

– Почему же? – он глянул на наручные часы. – Почти одиннадцать. Я же говорил тебе, что утром зайду. Не оставлять же одного. Как ты? Как спал?

– Плохо, не спалось совсем, – он вернулся в комнату и сел на кровать. – Пришлось выйти на рассвете побродить, от бессонницы, свежий воздух немного помог, – он умолчал обо всех постигших трудностях.

– Какой ты бледный, ещё пуще вчерашнего, – во все это время Филипп не сводил глаз со своего друга, – точно хорошо себя чувствуешь?

– Да, просто бессонница же мучила, говорю тебе, не выспался, – Иван прилег на кровать и подложил руку под голову, а Филипп присел на стул.

– Скоро Петр Сергеич придет, он обещался зайти к тебе.

– Кто такой Петр Сергеич? – спросил Иван, не поднимая головы.

– Да врач, который вчера приходил ко мне по твою душу.

– Точно. Тогда пусть приходит.

Воцарилось молчание; каждый думал о своем насущном: Филипп – о друге и его бледности, которая никак не давала ему покоя; со вчерашнего дня Иван был бледен, но сейчас уже пугающе бледен, под глазами были большие синяки, будто не спал он несколько суток, изнемогая при этом от дикого труда; Иван же думал о болезни, он боялся и мысли о её опасности и откидывал каждый раз намеки на что-то тяжелое и необратимое.

– Ваня, точно всё хорошо с тобой? Ты выглядишь… – Филипп начал подбирать слово: – Изможденным.

– Да, – пробурчал Иван, всё так же без какого-либо движения. Филипп подумал, что это была злость, но Иван просто держался и боролся с головокружением, всякий раз стараясь уставиться в одну точку, чтобы она не плавала в глазах.

Раздался стук – Иван по привычке только попытался встать с кровати, как все пошло кругом, резко стали летать и цвета перед глазами… В следующую секунду он уже был на полу, и к нему бежал доктор из прихожей, а Филипп старался приподнять его.

– Что с ним? – серьезным тоном спросил доктор.

– Упал он, как только дернулся дверь тебе открыть, Петр Сергеич. Он ещё бледный – смотри, – сказал Филипп.

Петр Сергеич раскрыл свой медицинский чемоданчик и вынул из него тонометр. Параллельно с измерением давления он проверил другой рукой лоб – он был горяч.

– Давление высокое, надо его положить на кровать. Давай вместе, Филипп, – они подхватили Ивана под руки и за ноги и бережно опустили на кровать.

– Что-то было с вами ночью? – спросил доктор у Ивана.

– Нет, просто бессонница, – еле выговорил он в как бы в бредовом состоянии, безуспешно пытаясь убедить в этом.

– По вам же видно, что не одна бессонница, а…

Не успел Петр Сергеич договорить, как Иван закашлял, сильно и тяжело, с надрывом. Иван схватил покрывало и кашлял уже в него, а два его посетителя сидели и не знали, что им делать. Поток кашля не прекращался. Иван был уже весь красный, навернулись слезы; он закрыл глаза – и слезы стекли по щекам и растворились в покрывале. Доктор побежал за водой на кухню и вернулся со стаканом.