Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь

Из тех пяти редкостных радостей,

Которые принес Царице Небесной[50]

Ее непорочно зачатый ребенок.

Вот поэтому и сиял у рыцаря

Пресвятой образ на обороте щита[51],

Воспламеняя в Гавейне отвагу.

Пятая же пятерка принципов, предполагаю,

Проявившихся в превосходнейшем из паладинов, —

Это щедрость, товарищество, благочестие,

А еще куртуазность и чистота.

Все эти свойства связаны с Гавейном

Более, чем с кем-либо иным на свете.

Все они воистину в этом воине

Вместе сплетены священным сопряженьем,

Заключены в пяти вершинах пентаграммы.

Ни одно из них с соседними не совпадает,

Но в связи с ним неразрывной и нераздельной,

Ни начала, ни конца в непорочнейшем знаке,

И если бы стал пентаграмму изображать я,

Нигде никаким путем не нашел бы

Ни того, чем начать, ни того, чем закончить!

Вот отчего на красном поле

Червонным золотом выведен со старанием

Был этот знак[52], что учеными мужами

определен

Как совершенная пентаграмма.

Но вот Гавейн снаряжен.

“Прощайте”, — сказал рыцарям и дамам.

“И навечно”, — подумал он.

29 Пришпорив коня, он рванулся так резво,

Что искры подковы из камней высекали.

И все, кто видел, вместе вздохнули

И, печалью печалясь о прекрасном рыцаре,

Так говорили один другому:

“Как жаль, сэр, что такой ужасный удел

Ждет рыцаря, равных которому не найти”.

“Ах, сэр, разумнее было бы, если б

Король его пожаловал герцогским титулом”.

“Он, верно, вождем выдающимся стал бы,

Достойней была бы судьба такая,

Чем злая смерть, что его ожидает”.

“Ну да! Ни за что головы лишиться,

Причем от какого-то нечеловеческого существа!”

“И, Господи, прости, только в силу гордыни!”

“Ну кто когда слышал о короле, который

Всерьез бы принял дурацкое предложение,

Высказанное рыцарем в рождественский вечер!”

Слезы струились из сотен глаз,

После того как Гавейна в далекий путь

долг позвал.

Не задержавшись, он ускакал на коне

И много разных дорог миновал,

Так рассказывали эту историю мне —

Где только он ни побывал!

30 Вот едет через Логрское королевство[53]

Гавейн с Господним именем на устах,

Хоть вовсе и не забава ему этот путь.

И никто не подавал ему изысказнных яств,

И не было у него спутников, кроме коня,

Не было собеседников, кроме Господа Бога.

По лесам, по холмам — вот уже Северный Уэльс[54],

Слева остались Англсейские острова[55],

Небольшие бухты вброд пересекал он

С мыса на мыс. Миновал он и Холихед[56],

Вдоль высокого берега — в Уирральский край[57]

(Там никто не живет — лишь лихие люди,

Те, кто ни Бога, ни людей не боится,

Но даже разбойники редки в тех краях).

Вдруг повезет — встретится человек,

Спрашивает сразу его сэр Гавейн,

Не слыхал ли он о Зеленом Рыцаре,

Нет ли поблизости Зеленой Часовни?

Но никто и вопроса его не понял,

Слыхом не слыхивал, видом не видывал.

Никакого зеленого человека никто

не знал.

То падая ухом, то вновь ободрясь,

По горам и лесам он скакал,

И впадал в отчаянье не раз,

Пока ту часовню искал.

31 То въезжал на холмы, то глядел со скал,

Редко день проходил, чтоб не встретить врага.

Вынужден был он в бой вступать

То с драконом, а то и со стаей волков,

То в темной теснине с туром он бьется,

То с медведем мрачным, то с диким вепрем,

То соскочит вдруг со скалы людоед —

И не будь осторожен он и отважен,

Множество раз мог уж мертвым пасть.

Но не больно-то битвы беспокоят Гавейна:

Был особенный враг — осенний холод.

Что может мешать сильнее морозов

Или долгих дождей, домерзавших в воздухе,

Даже не долетая до серой земли?

Промерзлый, покрытый промокшим снегом,

Не снимая доспехов, он спал среди скал.

Сосульки свисали со сводов пещер,

О, боль, о, гибель от холода злого!

Так, сквозь холод, голод и горе

Рвался рыцарь в розысках цели,

До самого сочельника совсем один

Скакал и скакал по землям английским.

И вот однажды искреннюю молитву

свою

Вознес Гавейн Деве Марии,

Чтобы в этом безвестном краю

Направили веленья благие

Его хоть к какому-нибудь жилью.

32 Ехал он в самый сочельник утром

В особо славном состоянии духа;

По пологому склону холма проскакал,

Доехал до дикого дубового леса.

Седые деревья стеной стоят,

Боярышник с орешником сплелись ветвями,

Мягкий, мохнатый мох свисает,

А птицы плачут, попискивая от холода,

На голых, покрытых изморозью, ветвях.

Плюхая по кочкам, пересек он болото —

Рыцарь, в религиозные раздумья погруженный:

Он был очень озабочен отсутствием церкви,

Тем, что не мог быть у мессы и молиться

Господу Иисусу, рожденному в эту ночь,

Чтобы спасти нас и вывести к свету.

И произнес он: «Прошу тебя, Господи,

И Пресвятую Деву прошу — пошлите

Хоть какое-то убежище, чтобы мог я, как должно,

И мессу, и заутреню завтрашнего праздника

Слушать. Смиренно молю вас о том.

Ну, а сейчас

Прочту “Отче наш”, “Аве” и “Верую”[58]».

Так он и ехал молясь.

“О, помоги твоему рыцарю верному!” —

Призвал он Господа, перекрестясь.

33 И только трижды крест святой сотворил,

Как в просвете, над дальнею луговиной

Увидел огромное одинокое строение,

Обнесенное очень высокой оградой.

Там на холме, окруженный рвом,

Среди массивных, темных деревьев,

Стоял суровый и стройный замок.

Ни один из рыцарей, Гавейну знакомых,

Не владел такой отличной твердыней.

На высоком холме посреди поляны

Возвышался этот замечательный замок,