Серая кошка в номере на четыре персоны

Все, над чем он работал до «ашхабадской одиссеи» — как он уничижительно называл про себя последнюю поездку — отступило на второй план, потускнело, утратило смысл. Он писал новую вещь, еще не зная, что это будет — роман, повесть или короткий рассказ, но ощущая неодолимую потребность излить душу бумаге, высказать все пережитое им за те короткие и бесконечно длинные два дня в городе у Копетдага. «Зачем? — думал он, выключив лампу и прижимая ладони к ноющим, словно запорошенным горячим песком глазам. — Кому и зачем это нужно знать? Тебе… Может быть, ей… А всем остальным до этого просто нет дела…» Но он снова включал настольную лампу, и опять писал, перечеркивал, рвал в клочья и все начинал сначала. А за открытым окном жил своей ночной жизнью огромный город, скопище железобетонных громад, прорезанное мерцающими реками улиц, с озерами площадей, тенистыми заводями парков и скверов. И в конце концов над городом занимался рассвет и по-журавлиному тревожно начинали перекликаться ранние трамваи, и откуда-то издалека доносился глухой, утробный гул первых поездов метрополитена…

В понедельник, придя на работу, он, как всегда, увидел на своем столе свежие газеты и одно-единственное письмо, предусмотрительно положенное секретаршей отдельно, чтобы он сразу же обратил на него внимание. Он машинально взял его, взглянул на обратный адрес и саркастически усмехнулся: письмо было от нее.

После всего письмо показалось ему кощунством, жестокой, бесчеловечной насмешкой. Он достал из ящика стола коробок, чиркнул спичкой и, не распечатывая, поджег его над пепельницей. Глядя, как корчатся черные, простроченные золотистыми искорками хлопья; он вдруг ощутил, как болезненно сжимается сердце, медленно опустился на стул, и в то неуловимо короткое мгновение, когда погас язычок пламени и над крохотным пепелищем взвилась струйка, голубовато-белесого дыма, внезапно вздрогнул от резкого телефонного звонка.

— Здравствуйте. — Голос был мужской, низкий, с бархатистыми оттенками. Где-то он уже слышал его. Где? — Простите, что беспокою. Дело к вам.

— Слушаю.

— Разговор не для телефона. Вы ко мне не могли бы приехать?

— Говорите яснее.

— Яснее? — Человек на другом конце провода вздохнул. — Что ж, постараюсь. Речь о Дадабековой. Она…

— Меня это не касается! — резко оборвал он.

— Вы уверены? — Человек помолчал. — А может быть…

— Нет.

— Ну что ж, я буду у вас минут через десять.

Он молча пожал плечами, словно собеседник был рядом, и положил трубку. «Кто бы это мог быть?» И вдруг он вспомнил: «Алтай», телефон на столике дежурной по этажу, ночной звонок из Ашхабада…

— Так, — подумал он вслух, доставая сигарету. — Забавно. Кто же из них ее муж? Этот или тот, крысомордый? А, да не все ли равно!

Он вдруг почувствовал опустошенность и безразличие, Закурил и подошел к окну. Внизу, в замкнутом с четырех сторон высокими кирпичными стенами дворе, садовник копался среди чахлых кустов роз. Он на минуту представил себя на его месте и даже ощутил пряный сладковатый аромат нагретых цветов и влажной земли. Это было бы здорово: никаких сложностей и треволнений, все предельно просто — ты, земля и розы, за которыми надо ухаживать. Размеренное, примитивно-мудрое бытие.

— К вам пришли, — сообщила секретарь, приоткрыв дверь.

Он кивнул и, проходя к столу, опустил сигарету в пепельницу. В кабинет вошел худощавый высокий мужчина в светло-зеленой навыпуск рубашке с короткими рукавами, джинсах и коричневых сандалетах.

— Здравствуйте. Аннаев моя фамилия, — представился вошедший.

Они обменялись рукопожатием. Ошибки быть не могло — это был тот самый ее «земляк», которого он видел в «Березках» и на Красной площади.

«Вот как? — Теперь он не знал, что и подумать. — Если это действительно ее муж, то как понимать все, что произошло в «Березках»? Флирт? На глазах у супруга? Чушь! Но тогда зачем он назвался ее мужем по телефону?»

Он внимательно вгляделся в лицо посетителя, словно надеясь прочесть ответ на мучившие его вопросы. Лицо было усталое, болезненного серовато-землистого оттенка. Массивный, с ямочкой, гладко выбритый подбородок. Резко очерченные губы. Большой с едва заметной горбинкой нос. Выразительные карие глаза под густыми бровями. Белая полоска бинта пересекала лоб.

«Лицо как лицо, — отметил он про себя, с удивлением обнаружив, что не испытывает к незнакомцу ни малейшей антипатии. — Что я в нем находил лошадиного?»

— Я вас слушаю, — и, спохватившись: — Да вы садитесь.

— Благодарю. — Аннаев достал из кармана какой-то предмет, завернутый в газету, и положил на стол. — Дадабекова просила передать.

Что-то в голосе гостя заставило его насторожиться. Он неловко развернул бумагу, и на стол выпал серый замшевый котенок с оранжевыми глазами.

— Так… — Он машинально взял котенка со стола, посадил на ладонь, медленно сжал пальцы.

— Просила передать еще что-нибудь?

Он сознательно не произнес слова «она», ощущая, как опустошенность и тупое безразличие овладевают им все больше и больше.

Собеседник посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Вы что, серьезно?

— О чем? — тупо спросил он.