Сердце

Кожа истончилась. Красные следы от герпеса – будто напоказ. На щеках, на лбу, до самого подбородка. Вот цена этой зимы. Как зубы, чернеющие от кофе, который я вдруг начала пить, каждый день, больше, чем надо, через силу, даже когда совсем не хочется, поздними вечерами. От кофе меня прошибает холодный пот, бьет озноб, мучает бессонница, от прогорклого вкуса не помогают ни зубная нить, ни щетка. Кофе проникает во все щели и отверстия рта, оставляет несмываемые пятна. Я уже не из племени белозубых. Да и не хочу к ним. Я требую, чтобы всё, что происходит со мной сейчас, оставило отметины. Я требую следов в виде ржавых медалей на коже. Она у меня всё еще жирная, время от времени вскакивает прыщ – тогда я чувствую себя юной. Лицо часто воспаленно, краснеет и блестит. Но и морщины есть, даже над верхней губой имеются: четыре вертикальные и одна горизонтальная. В уголках глаз – новые отметины, похожие на павлиньи хвосты. Всё глубже и глубже. Под носом кожа по-носорожьи грубая, результат пяти – семи простуд за год. На икрах и грудях выступили вены. Свежесплетенные сети капилляров на бедрах. В правом глазу лопнул сосуд. Может быть, так и положено во время родов. Кожа сухая, на тыльной стороне ладоней и на груди шелушится едва ли не до чешуи. Эпидермис слоится ромбиками, вот-вот покинет тело.

Я никогда не могла спокойно думать о том, что мое тело беспрерывно стареет. Теперь я на секунду старше, чем сейчас. Впрочем, я только что родила ребенка – произвела на свет новую жизнь, – а в зубах нет ни единой дырочки. Но гибель изначально заложена в нас, распад не прекращается ни на мгновение.

В то же время – приглушенное, еле заметное, необъяснимое чувство: когда просыпаешься и вспоминаешь, что мы живы.

Семейная жизнь: как будто мы шагаем бок о бок, в кошмарном ожидании того, что один из нас умрет, ведь кто-то должен оказаться первым. Или стоим на месте, а время идет, и мы пытаемся забыть этот факт – каждую секунду, каждую секунду.

Но можем быть и звездным проблеском в черноте ночи. Мы живы благодаря друг другу.

Люблю поднатужиться, поднять тяжесть, рвануть, напрячься. Мне нравится, что у меня крупные, заметные голубые сосуды; что на кистях рук, до самых костяшек пальцев они даже бирюзовые. Припоминаю: люблю выйти на улицу вечером в пятницу, чувствуя Голод, о котором поет Флоренс; напиться, горланить, смеяться у барной стойки, танцевать, прижавшись к благоуханному незнакомцу, который ничего от меня не ждет. Есть люди, чьи лица излучают особый свет на фоне имени. Тут дело не в красоте – правильной и предсказуемой. Может быть, черты лица особым образом сочетаются со слогами имени, вступают с ними в тайную связь? То, как очерчены губы, когда слушают или хохочут. Как обнажаются зубы – это почти всегда застает врасплох. Голос раздается прямо из лица. Черты, из которых оно складывается. Голос, руки. Текстура волос. Лоб и свитер. Ухо. Протяженность шеи. Как эти люди замечают меня, как заговаривают. Потом не идут из головы. Поначалу это похоже на раздражение. Принимаешь близко к сердцу все их слова и действия, уже чувствуя себя одной из них. Будто вступив в тайную связь. Сам факт существования этих людей отвлекает от всего остального. Вот этот чуть криво растущий зуб, вот эта неожиданная буква, именно вот так сидящий свитер, эти шаги к кофейному столику, выбор чашки, обратный путь – всё это неотразимо, невыносимо. Это засохшая корочка, которую надо, просто необходимо сковырнуть.

Иногда стены звенят – это проносится мимо скорая. Особенно утром в спальне, на рассвете, когда одна только я не сплю, и других звуков не слышно. Этот звон напоминает мелодию будильника на моем телефоне, каким-то образом подхватывая последнюю ноту и продолжая фразу. Выходит так похоже, что иногда я не уверена, будильник это или скорая. И все-таки, если хорошенько прислушаться, то можно отличить одно от другого: звон стен чуть тоньше, чуть слабее. Микроскопические вибрации бетона? Барабанных перепонок? Но не тихий гул перед настоящим звуком. Не память о нем, не фантомный звон в мозге.

Иногда мне кажется, что это сигнал телефона: кто-то звонит мне, только странно тихо.

Иногда, чувствуя урчание в животе, я думаю, что в кармане вибрирует мобильный.

Тогда, в тот раз, я шла вдоль застывших вод, в те вечера на стыке старого и нового года, поставив телефон на полную громкость – на случай, если позвонят из больницы. Но не позвонили ни разу. Ни из больницы, ни откуда-либо еще. В самой больнице телефон выключать не требовалось, но я не хотела допускать ни малейшего риска: вдруг сигнал нарушит работу какого-нибудь важного медицинского аппарата? К тому же я хотела спрятаться от звяканья вопрошающих и сочувственных эсэмэсок.