Сердце демона

Его поцелуй был до обидного кратким и лёгким. Уже в следующий миг менестрель грациозно отстранился, натянул рубаху и подхватил лютню. Струны запели под его пальцами, рождая чарующий мотив, в котором угадывались отголоски самой первой его песни о легендарной царице.

Глава двадцать пятая То, что желает быть найденным

Иногда ему снились сны.

Могучая полноводная Апет в изумрудных ожерельях храмовых рощ, с её бурными порогами на юге и прохладными заводями Дельты, где пели заросли бумажного тростника. Ослепительные блики лучей Ладьи Амна на вершинах обелисков, сияющих путеводными звёздами. Шёпот песков Каэмит, чарующая песнь духов пустыни в ту эпоху, когда свита Сатеха ещё не смела вступать во владения наследников Ваэссира. Яркие рельефы храмов и письмена мудрецов, воздушные галереи и изысканные сады императорского дворца.

Успокаивающая тяжесть меча в руке, надёжность доспеха с защищающими крыльями Богини. Колесница, обгоняющая ветра. Верные товарищи рядом и упоение битвой.

И она… Его сознание сохранило каждую чёрточку, каждую интонацию так, словно всё было только вчера, и это мучило сладостной невыносимостью.

На земном плане бытия, как он знал от своих Хранителей, минул уже не один век, но для него самого – не больше нескольких лет плена. В этом застывшем миге безвременья, небытии, забвении, в которых он в основном пребывал, было своего рода милосердие…

Ни один смертный разум не выдержит такой жизни, а он всё же оставался смертным. Или, возможно, уже нет? Ведь милосердная смерть так и не наступила. Возможно, это была некая иная форма существования – оказаться запертым между планами бытия. Не быть уже ни рэмеи, ни потомком Богов, ни демоном – духом, расколотым надвое, всё ещё скованным с неумирающим телом. А может, и тела уже не осталось – лишь иллюзия, как многое здесь. Иллюзия, запечатавшая его в подобии жизни, не позволяющем отправиться к Водам Перерождения…

Сколько было тех, кто отчаянно молил его о бессмертии? Едва ли вот так они представляли себе бессмертие. А ведь именно так в итоге исполнилось когда-то его собственное желание выжить, сделка, на которую он пошёл в час отчаянной нужды, чтобы выиграть время и победить…

«В моей власти спасти тебя в эту ночь, наследник. Твой народ ждёт тебя. Ты поведёшь его к победе.

Прими мой дар, Алазаарос Эмхет… но обещай, что в час, когда я призову тебя, ты пойдёшь со мной. Даруй мне свою волю так, как я сейчас дарую тебе жизнь… ведь для всего остального мира ты уже мёртв…»

Так и случилось, и даже Боги оставались безмолвны, ведь выбор свершился свободно. Справедливы, честны ли были условия сделки, когда он даже не ведал, с кем заключал её? Об этом Алазаарос не думал в тот миг – миг своей гибели, когда желал лишь спасти свою землю и свой народ.

Но даже получив бесценный шанс, он проиграл…

И обрёл бессмертие, которого не пожелал бы никто. Что ж, с некоторыми из Хранителей он бы с радостью поменялся местами, отправил бы сюда без толики сожаления.

Увы, как ни велика его Сила, это было невозможно. К тому же, насколько Алазаарос успел узнать их помыслы, – в отличие от него самого, они не отказались бы от милостей хайтовой швали. Без сладких посулов или жестоких пыток, сами ползали бы у её ног и вымаливали благосклонность.

Отвращение давно заменило ему жалость, с тех пор как он познал скверну чужих потаённых стремлений, хотел того сам или нет. Такова была связь между Хранителем и Сердцем, на которую уповала хайту, затеяв свой ритуал. Тогда осознание собственной участи вселяло в него ужас, парализующий волю, – ужас, какой не вызвало ни одно из её хитроумных истязаний.

Что ж, ко всему можно привыкнуть и выстоять. Пока ещё – выстоять…

«– Я лишь хотела напомнить тебе, кто ты и кем должен стать.

– Я всегда помню, кто я.

– И всё же раз за разом ты выбираешь судьбу не Владыки… а вещи…»

Хайтова шваль оказалась права: подобно рабу-каи из сказок кочевников, он не в силах был игнорировать волю хозяина артефакта. Но, подобно тем же духам-каи, Алазаарос научился исполнять желания так, что лучше бы они не исполнялись вовсе. Иного и не заслуживали те, для кого он даже не был чем-то живым – просто вещью, ступенью к власти, богатству или разрушительным страстям. Жадно они вцеплялись в Сердце, истекая слюной вожделения, полагая, что заполучили чудо, а не проклятие. Но Сердце никому не даровало того, чем повелевавший не обладал изначально…

Были и иные Хранители, с желаниями простыми и понятными. С теми Алазаарос соглашался на своего рода равнозначное сотрудничество, использовал их так же, как они использовали его. Смотрел их глазами, внимал их слухом. По крупицам собирал знания о мире и череде сменившихся эпох, о своём несчастном народе и исстрадавшейся земле.

Лишь однажды ему действительно повезло. Он бережно хранил имя того Хранителя и чтил память о нём и его царице.

…Но и тогда чужая алчба разрушила то, что они так тщательно создавали вместе.