Сердце демона

Хайтова шваль была в ярости. Он чувствовал это в самом пространстве, бывшем её продолжением. Его сознание давно уже привыкло не опираться на привычные крепкие формы мира смертных – слишком уж часто он сходил здесь с ума поначалу. Демонический план бытия был изменчив, как и его обитатели. Видеть не глазами. Чувствовать не кожей. Осознавать не одним лишь разумом. Только тогда здесь можно выжить и сохранить себя.

Ярость была в каждом из оттенков алого, закружившихся в погибельном смерче. В каждом крике незадачливого мелкого беса из её свиты. В далёком рёве чудовищ, охранявших границы её владений, – тех, кому прежде он не раз бросал вызов, пытаясь найти дорогу отсюда.

И даже когда пространство вокруг него вновь обрело знакомую форму – дворец, в точности повторявший чертоги Императоров Эмхет эпохи его отца, – стены содрогались, и камень шёл трещинами.

Сделав вдох очередной иллюзии жизни, Алазаарос окончательно пришёл в себя, окинул взглядом отведённые ему покои.

И усмехнулся.

Что-то пошло не так, очень не так. Верные слуги – её глаза и уши, её руки в пространстве, до которого она не могла дотянуться сама, – подвели свою госпожу. Подвели так сильно, что она не сумела скрыть гнев и разочарование. Алазаарос помнил – так уже случалось, дважды.

Первый раз – очень давно, когда Сердце выкрали у неё и то оказалось утерянным на другом плане бытия.

Второй раз – когда предательское убийство ничего не изменило и артефакт снова исчез.

Теперь, в третий раз, это могло означать только одно.

Не решаясь поверить себе самому, Алазаарос коснулся старой нити – связи, бережно сокрытой в самой глубине сути. И в тот миг он готов был возблагодарить Богов, которых проклинал в минуты слабости. Надежда – хрупкое чувство, слишком хрупкое и подчас непозволительное. Граница между ней и беспросветным отчаянием смирения очень тонкая. Но именно надежду подарили ему Адраст и Кадмейра, ставшие не просто его единомышленниками – друзьями.

Поднявшись с ложа, он привычно окинул себя взглядом. Ничего не изменилось – ни единого нового шрама, ни следа прожитых лет. Тело замерло в состоянии «за день до второй смерти», здоровое и сильное. Разве что, если приложить ладонь к груди, нет стука сердца. Что-то иное гнало кровь по его жилам – золотую кровь Божественного Ваэссира… Смешно. И он едва не рассмеялся, что попахивало безумием.

Да, сегодня повод для радости определённо был, пусть за это и придётся платить. Фантазии демонов неисчерпаемы, а пресыщенность заставляет искать новые и новые варианты.

За окном простирались сады его снов, а стены перестали содрогаться. Хайтова шваль, похоже, взяла себя в руки перед их новой встречей – удивительно для такого создания. Впрочем, её уделом была не ярость битв, а совсем иные страсти, о чём она не раз напоминала.

Она звала себя его союзницей, спасительницей.

И она была кем угодно, только не этим…

Зыбкий дневной свет сменился густыми сумерками, её излюбленным временем, когда очертания и формы неуловимо меняются, прямо как её маски. Вспыхнули свечи, всколыхнулись, словно от внезапного порыва ветра. Вот только в этом месте вне времени и вне пространства не бывало ветров. Затхлый воздух с нотками тлена, к которому примешивался маслянистый запах мускуса, висел тяжёлым пологом, не разгоняемый ни единым дуновением.

Хайту никогда не приходила с благими вестями или намерениями, даже если старалась подать это так. Она испытывала его в каждом из своих проявлений, усыпляя бдительность беседами о возможном будущем, болью или ядовитыми наслаждениями, которые называла развлечениями. К физической боли Алазаарос давно привык, проводя невидимую границу, научившись отделять сознание от ощущений тела, и такие игры ей быстро наскучивали. В этом демоны были похожи на жестоких детей, быстро бросающих надоевшие игрушки. Не зря он столько времени посвятил изучению практик Таэху, служивших Аусетаар в её ипостаси Госпожи Очищающей Боли. Это помогло ему в жизни… кто же мог подумать, что поможет и в смерти. Ну а хайту предоставила ему не одну сотню возможностей отточить полученные навыки, так что теперь ему, пожалуй, позавидовали бы даже самые искушённые жрецы.

Демонесса возникла в его покоях словно из ниоткуда – с лёгким дуновением несуществующего бриза и усилившимся пряно-сладковатым ароматом, разлившимся в воздухе. Её гнев гремел далёкой тяжёлой грозой на границе восприятия, и всё же она не начала с пыток плоти. Это оставляло некоторый шанс, что она хотела прежде всего поговорить, выудить желанные сведения, а не выместить досаду за очередную неудачу.

Эта игра была хорошо знакома им обоим. За прошедшие столетия Алазаарос успел выучить её правила в мельчайших деталях, и последствия каждой проведённой партии были отпечатаны шрамами глубоко в самом его естестве. Но в игре участвуют двое, и плох тот мастер, который считает, что ученик никогда не превзойдёт его.