Сердце искателя приключений

В самом конце 1933 года Юнгер переезжает из неспокойного Берлина в тихий провинциальный Гослар. В этом старинном городке в Гарце он привыкает к новому образу жизни, становясь наблюдателем, который удалился от бурных политических событий и обрел необходимую дистанцию. Теперь у него остается больше времени для чтения, и он заказывает девяносто семь томов «Творений отцов Церкви». В начале июля 1934 года, отдыхая на Зильте, в письме своему брату Фридриху Георгу Юнгеру[52] он признается в том, что бездействие в событиях скорее подобно бездействию актера, который ждет сигнальной фразы и готовится выйти на сцену. Намекая на убийство Рема, случившееся 30 июня, он рисует картину демонического спектакля, где статисты не ведают, что творят, и стоят на краю страшной бездны. Время партий, либерализма и национального государства прошло – к такому итогу пришел «Рабочий». Дальнейшее усиление воли способно привести лишь к разрастанию пустыни нигилизма, спасение нужно искать где-то еще. Для братьев Юнгер очевидно, что это «еще» – язык. Таким образом, центр борьбы смещается в сторону совершенно иной стихии[53]. В дневниковой записи, сделанной 16 сентября 1942 года и напечатанной в первой редакции дневника Второй мировой войны «Излучения», Юнгер проводит черту между своим «ветхим» и «новым заветом». Своеобразным рубежом стал сборник «Листья и камни», опубликованный в 1934 году и включавший, в частности, программное эссе «Сицилийское письмо к лунному человеку» и эссе «О боли». В последнем есть знаменательные слова: «…Мы находимся в последней и причем чрезвычайно примечательной фазе нигилизма, которую знаменует то, что новые порядки уже продвинулись далеко вперед, а соответствующие этим порядкам ценности еще не стали видимы»[54].

В середине 1934 года Эрнст Юнгер подверг серьезной переработке военный дневник «В стальных грозах» (так называемая четвертая редакция), где, по его собственному признанию, не осталось ни одного предложения, которое бы он не просмотрел хотя бы пятьдесят раз. Этот процесс сравнивается со шлифовкой доски, которая должна продолжаться до тех пор, пока рука не будет легко скользить по поверхности. Столь же тщательно Юнгер относился и к составлению второй редакции «Сердца», работа над которой началась примерно в то же самое время и была завершена в конце 1937 года после переезда в Юберлинген на Боденском озере.

Книга состоит из шестидесяти трех небольших эссе, шестидесяти трех шедевров, связанных друг с другом незримой нитью. Почти десять лет спустя Юнгер напоминает о своем первом опыте: «Я слышал, что они (заметки. – А.М.) с поразительным постоянством находят каждые три месяца по пятнадцать новых читателей. Такая притягательность чем-то напоминает цветок silene noctiflora, чашечка которого раскрывается только один-единственный раз ночью и собирает вокруг себя крошечный рой крылатых гостей». В эссе «Каменистое русло», откуда взята цитата, автор как будто нарочно оставляет приоткрытой дверь в свой ночной кабинет, в свою ночную мастерскую или кухню, чтобы заманенный в расставленные сети читатель мог увидеть, какие заготовки и приправы ожидают там своего чудесного превращения.

Юнгер выделяет два различных типа феноменов: «фигуры» и «каприччо». Первые – это «куски гранита, отшлифованные в жерновах ледников, где мир, как на выгравированных картах, кажется немного меньше, но зато более ясным и стройным, ибо высший порядок кроется в многообразии мира, как в картинке-перевертыше». Картинка-перевертыш (Vexierbild, инверсивная картинка типа «утка/заяц») – ключевой образ «Сердца». Во-первых, она является моделью восприятия. Во-вторых, по принципу Vexierbild построен сам текст эссе, о чем мы скажем ниже. Таким образом, фигуру можно определить как «одинаковую внутреннюю структуру, которая присуща внешне различным вещам и событиям, являя их метафизическое единство»[55]. Напротив, «каприччо» обозначают некие символические события, в частности те, что происходят во сне. В переписке Юнгера с художником-экспрессионистом Рудольфом Шлихтером мы находим еще одну подсказку относительно «каприччо». В письме от 7 июня 1938 года он сообщает: «В эти дни меня посетила мысль, что Вам следовало бы как-нибудь заняться каприччо, причем не как живописцу, а как графику. Ведь каприччо в известном смысле – это мгновение (Augen-Blick), которое является кульминационным пунктом ставшего переживания. Я так и вижу Вас с целой папкой рисунков, да еще и цветных»[56]. Итак, автор письма имеет в виду приключения духа, которые переживаются и постигаются сердцем и находят воплощение в художественных образах. Многие юнгеровские «каприччо» можно с полным правом называть литературными образами, вдохновленными картинами Брейгеля, Босха, Мемлинга, Рубенса или Гойи. Например, образ мира как титанического города в эссе «Из прибрежных находок 3» напрямую отсылает к «Вавилонской башне» Брейгеля.

Язык и стиль