— Наверно, я и правда уже старуха, — сказала она, — мне надоело жить, мое тело как будто спит, моя душа ничего не просит, я никого не могу любить. А я-то не могла понять, что за затмение на меня нашло. А оказывается, я просто умираю. У меня кончился завод!
— Прости, — виновато потупился Кондор, — но я решил, что ты должна это знать. И ты должна беречь себя.
— К чему теперь-то? — усмехнулась она.
— Не говори так! Ты можешь прожить еще долго. А я… я что-нибудь придумаю к тому времени. Я отправлюсь на Наолу, я разыщу этот институт, где вас синтезировали, я подниму все архивы, я узнаю способ продлить твой завод, Зела!
— Зачем? — устало спросила она.
Кондор с отчаянием посмотрел на нее своими жгучими черными глазами.
— Без тебя мир потускнеет. Для всех.
Потом он ушел, а она как тень бродила по палате, и в голове был один-единственный вопрос: где Ричард? Если им так мало осталось времени, то почему они его теряют? Почему он не с ней?! Кондор запретил ее посещать, но разве больничные стены для него преграда?
Ричард появился только утром. Зела выглядела ужасно: от своих переживаний, от уколов и таблеток, от бессонной ночи. Прежде, чем впустить его, она подскочила к зеркалу, наскоро причесалась, припудрила бледное лицо, расправила халат и кружева ночной рубашки, которые из-под него выглядывали. Вид всё равно остался жалким и взволнованным, как у начинающей актрисы перед первым выходом.
Она нажала кнопку входа. Двери расползлись. Вошел муж с букетом белых роз, он всегда почему-то дарил ей только белые цветы. Поверх его черного комбинезона был накинут белый врачебный халат, седые волосы зачесаны назад ото лба, темные брови нахмурены. Таким двухцветным, жестким, черно-белым на фоне золотисто-розовых дверей он и предстал перед ней.
— Я ждала тебя вчера, — сказала Зела.
— Кондор запретил тебя беспокоить, — ответил Ричард.
— С каких пор тебе указывает Кондор?
— Извини. У меня тоже были срочные дела.
— У тебя все дела срочные. Кроме меня.
Зела ужаснулась. Разговор опять шел по-прежнему! В ней говорила всё та же обида, а между тем, он вернулся в Тритая, где потерял Эдгара, и увидел, что жена не ночует дома. Она и правда была тогда в чужой постели! Всё так страшно запуталось! Зела не представляла даже, с чего начать распутывать этот клубок, и по привычке начинала с обвинений.
Она поставила букет в вазу. В дорогих палатах даже это было предусмотрено. Даже столик стоял специальный — для вазы с цветами. Они пахли летним садом, теплым солнечным летним утром. Его букеты всегда пахли как-то по-особому.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Ричард, сохраняя совершенно немыслимую для них прежде дистанцию.
— Уже вполне сносно, — ответила она, — думаю, что сегодня вернусь домой.
— Ты не переживай так. Эдгара мы вернем рано или поздно.
— Как ты думаешь, что он там чувствует?
— Ничего. Он в безвременье.
— Это для нас. А вдруг ему там плохо?
— Не изводи себя такими вопросами. Для него это будет как одно мгновенье.
— Ты сам-то в это веришь?
Зела посмотрела с тоской, у нее снова заболело сердце. С ее маленьким мальчиком что-то происходило ужасное, а она никак не могла ему помочь. Наверно, так же убивалась сейчас и Ингерда. Ричард не ответил.
Нельзя, чтобы всё случалось так сразу: крушение иллюзий, несчастье с внуком, внезапная старость, которая витает над ней серым облаком, и такое отчужденное лицо мужа.
Последнее почему-то было самым невыносимым. Зела обессилено присела на кровать.
— Я затеяла уборку дома… и не успела.
— Я видел.
— Там твои вещи все перепутаны, я не успела их разложить.
— Не волнуйся. Чистую рубашку я нашел.
Его почти официальный тон ее просто убивал. Зела чувствовала, что сейчас расплачется, еще пара таких фраз, и она свернется клубком и зарыдает.
— Ричард, — почти шепотом, совершенно сдавленным голосом сказала она, глядя ему в глаза, — нам надо поговорить.
Строгое лицо его совсем окаменело после этих слов.
— Давно пора, — сказал он хмуро, а потом отступил к двери, словно испугался чего-то, — только не сейчас.
— Почему? — спросила она взволнованно.
Ей самой было трудно, сердце ныло, глаза щипало, зубы стучали от нервной дрожи, но тем скорее хотелось с этим покончить.
— Сейчас мне некогда. Я уже ухожу.
— Ричард…
Это было невыносимо. Он снова куда-то торопился! Даже в такую минуту! У нее просто слов не нашлось. Зела смотрела на него широко раскрытыми изумленными глазами со всей своей обреченностью и болью.
— Не волнуйся, — сказал он холодно, — вечером я приду и выслушаю всё, что ты мне хочешь сообщить. А сейчас мне в самом деле не до этого. Извини.
Ей показалось, он просто сбежал от нее. Она подошла к окну, увидела, как он вышел из подъезда, как торопливо шел к стоянке, как садился в свой вишневый модуль. Он даже не посмотрел на ее окна.
Ричард чувствовал себя совершенным роботом. И кроме этого не чувствовал уже ничего.
Он просто не мог себе этого позволить, иначе сошел бы с ума.