Сердце Малого Льва (СИ)

Зела почему-то боялась его строгих глаз.

— Почему? — насторожилась она, — кажется, всё самое плохое я уже знаю. От чего ты меня бережешь?

— Дома ты не отдохнешь, — сказал он, — а я хочу, чтобы ты отдохнула… и еще я хочу с тобой поговорить. Правда, самое подходящее место? Скоро принесут ужин.

Палата была одноместная и дорогая, она почти не отличалась от уютной гостиной, разве что аппаратурой в изголовье кровати. Кондор сидел на диванчике, скрестив ноги, он был без халата, в черном свитере, ворот сливался по цвету с его черными волосами и глазами.

— Я не хочу есть, — сказала Зела.

— Значит, попьем чаю. Кофе я бы тебе не советовал.

— Кофе я и сама не буду.

— Вот и отлично. Мы уже приходим к согласию.

Он был ровесником Герца. Но какие же они были разные! Конс и Леций отличались сильно, но их сыновья отличались в квадрате. Зела знала, что Кондор — парень серьезный, значит, и разговор у него был к ней серьезный. Это ее смущало и настораживало.

— О чем ты хочешь поговорить? — спросила она.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как можно себя чувствовать, когда с внуком такое… и вообще.

— Что вообще?

Она задумалась. Слишком много пришлось бы рассказывать и долго объяснять, что с ней творится. При этом она выглядела бы как нетерпеливая истеричка и неблагодарная дрянь.

— Я, наверно, просто устала, — сказала она, — устала от сцены, устала от людей, устала от любви… от жизни, в общем. Только какое это имеет отношение к медицине?

— Прямое, — посмотрел ей в глаза Кондор.

Зела съежилась от этого взгляда. Привезли ужин на тележке. Кондор сам переставил всё блюда на столик, ничего при этом естественно не говоря. Она накинула больничный халат и присела на диван, движения были по-прежнему заторможенные, распущенные волосы непричесанны, лицо не умыто, косметики на нем — никакой.

— Не буду оригинален, — снова посмотрел на нее Кондор, — но ты потрясающе красива.

От него она таких слов еще не слышала, но смысл они имели совсем другой, чем у Герца, или у Кси, или у того типа с пером Жар-птицы. Удивительно, что все мужчины находили в ее красоте совершенно разные оттенки!

— С каких пор ты стал замечать красивых женщин? — усмехнулась Зела.

— Я не слепой, — ответил он и тоже усмехнулся, — к сожалению, даже слишком не слепой.

— Так ты видишь и через халат, и через рубашку?

— Конечно.

— О, боже!

— И через кожу, и через кости.

— Это еще ужаснее.

— Для меня это привычно.

— Для тебя — да. А мне как-то неловко тут с тобой сидеть.

— Почему? Разве я не сказал, что ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел?

— Сказал, — Зела слегка нахмурилась, она чувствовала себя совершенно голой перед этим юным доктором, — только я опять не понимаю, какое это имеет отношение к медицине?

— Давай сначала поедим? — предложил он вместо ответа.

Зела прожевала капустный салат, большего ее подавленная душа не приняла. Зато чашка крепкого чая немного ее взбодрила. Кондор говорил что-то о больнице, о новой аппаратуре, о смешных пациентах.

— Кон, я уже готова, — сказала она, отставляя чашку.

— К чему? — серьезно посмотрел он.

— Услышать, что ты мне скажешь.

— Зела… — всевидящий доктор опустил глаза, как будто не знал, куда их деть.

— Я чем-то больна, да? Говори, не бойся. Мне так надоело жить, что ты меня этим не расстроишь. Ну, что ты молчишь? Я больна?

— Ты ничем не больна, — поднял глаза Кондор, — дело как раз в том, что тебе надоело жить.

— И что? — изумленно уставилась на него Зела.

— Понимаешь… — он снова как будто смутился, — ты ведь не такая как все, ты ничем не хуже, ты самая красивая… но ты ведь синтезированное существо, правда?

— А я и совсем забыла, — сказала она разочарованно, — мне сорок лет об этом никто не напоминал.

— Извини, что напомнил…

— Ничего. Продолжай.

— Видишь ли, я узнавал о вас, об искусственных женщинах. Вас ведь было несколько, теперь ты такая одна. Сначала меня обеспокоило состояние твоего поля, оно заметно потускнело в последнее время, но физически ты была вполне здорова. Такое поле бывает обычно при старении, но никаких признаков старения у тебя нет. Тогда я задумался: а сколько вы вообще живете? Сколько вам отпущено?

— И сколько нам отпущено? — спросила Зела холодея.

— У всех разные сроки, — вздохнул Кондор, — сравнивать бесполезно. Но всё дело в том, что вы устроены почти как механизмы. Вы очень долго молоды и красивы, как будто вечны, но потом у вас кончается завод… извини за такое сравнение… и тогда всё происходит почти мгновенно: увядание, старость и смерть. Вот так.

— Мгновенно — это сколько?

— После первых признаков старения — примерно месяц. Это ужасно, Зела, я знаю. Но это только плата за долгую молодость.

— Но… у меня ведь нет никаких признаков старения.

— Внешне нет. Только поле твое уже изменилось. Не хочу тебя пугать, но это может с тобой случиться в любой день.

В палате стало очень, как-то зловеще тихо. Но почему-то было не страшно. Горько — да.

Грустно — да. Досадно — да. Зела приняла это как должное. Ей самой уже осточертела ее вечная молодость.