Сердце-пламень

Шли дни. Когда стало понятно, что поквитаться со мной за Ксантру и Тормуда не получится, наступило затишье.

Но тогда-то Царёг и пришел ко мне в последний раз…

Тормуд еще лежал в лечебнице, когда слухи о том, что я утратила Дар, расползлись по Нзиру. А потом опутывающие покои чары стали такими плотными, что даже Царёг уже не смог через них проникать.

Город за окном заволокло черным. Я испугалась, что это дело рук Чудовой Рати, но, когда из темных облаков стали складываться картинки, поняла, как сильно ошибалась – это чародеи обвиняли меня во лжи и предательстве. Они рисовали меня среди червенцев. Они рисовали картины, как меня изгоняют из города. Лишенную Дара, проклятую богами. И они хотели, чтобы я ушла сама или предстала перед судом Палаты Судеб.

Я смотрела, понимая, что в этот раз увернуться не получится.

Но ни страха, ни слез для всего этого у меня не осталось – лишь гнев и ярость. Мне казалось, что от чувств, блуждающих во мне, грамоты на столе сворачиваются, как от огня. Я сжигала взглядом сомкнувшиеся облака, и, если бы огонь все еще подчинялся моей воле, все вокруг бы тлело, распадаясь на мелкие частицы.

Я не уйду.

Это мой город. Мой мир. Моя правда.

Стремительный взмах, и стекло бьется, летит к моим ногам. Я опускаю рассеченные руки и кричу тьме:

– Я остаюсь!

Раздается прохладный голос Инирики, объявляющий, что мне надлежит явиться в Палату Судеб. Если не явлюсь, суд проведут без меня, и согласно законам Нзира, никто не сможет отменить вынесенный приговор.

Но они не знали, что я уже давно готова к этой битве.

* * *

Ворон ждал. Скромный старик у дверей Палаты, не то слуга, не то потерявшийся в переходах Нзира чей-то родственник. Не было в нем сейчас ничего от чудского воеводы, и уж тем более от Феда. Знакомые черты растворились в нем, как соль в воде, и только кафтан, ладно скроенный, чистый до последней пуговки, отделял его от пестрой ряби колдунов и темнеющего позади неба. А может, это сама ночь не хотела быть оскверненной этим существом и потому не касалась его? Как бы то ни было, Ворон, ничем не примечательный, никем словно бы и не замечаемый, встречал меня у дверей Палаты Судеб, вытянувшись в струнку и подняв подбородок, словно танцовщик в ожидании музыки.

– Времена делать приглашения миновали, – прошелестел Ворон, когда я приблизилась. – Но я все равно оставил тебе особое место среди нас.

– Пока что это ты служишь колдунам, чудовище.

Ворон втянул воздух с такой силой, что крылья носа затрепетали.

– О, сколько праведного гнева! – зажмурился он. – И сколько разочарования… Но полно, тебя ждут. Посмотрим, с каким наслаждением чародеи будут обвинять тебя. Им-то тебе служить по силам?

Когда Ворон снова взглянул на меня, его бесцветный глаз окрасился алым.

Чужие страдания и страх питали его. Теперь я крепко помнила про это и оттого, раз за разом проделывая в уме упражнения Минта, ступила под своды Палаты собранной и готовой.

Ночь, чистая и звездная, дышала на нас сквозь дыры истерзанного купола. Голоса чародеев, нестройно раздающиеся в Палате Судеб, летели вверх и затухали где-то там, меж каменных граней, не в силах бросить вызов сияющей вечности.

Совет собрался в том же составе, что и в прошлый раз. Со стороны Превращающих – Эсхе, Лис и Леслав, от Созидающих – Казимек, Инирика и Еж. Только в этот раз двери открыли для всех желающих, и посмотреть на суд надо мной пришли многие. Алафира тоже пришла. Она стояла в первом ряду круга. Когда я шла, со всех сторон раздавался свист.

Я распрямила спину и под пронизывающими взглядами колдунов призналась в том, что утаила от всех жителей Нзира утрату своего Дара.

Мне припомнили гибель Терна. Лицемерную ложь на занятиях. Издевательство над надеждами Совета, поруганную Ксантру, растраченный Дар Тормуда…

Все это многословие будто бы имело лишь с одну цель – утолить гнев собравшихся. Колдуны требовали наказать меня.

Глядя на их рассерженные лица, я все больше удивлялась, как прежде могла с такой легкостью рассуждать о благе мира. Зачем? Простота, к которой так снисходительны были Дарен и Фед, позволительна моим летам, но после битвы за Печать я чувствовала себя так, словно проживала месяц как год. И теперь мне казалось грустным, что я хотела кого-то спасти.

Сколько нас, избранных Крылатой, полегло под ее крылом? Сколько нас таких, уверовавших, потухло под тысячеглазым ликом Крылатой? Ее звезды так далеки и холодны. Нзир чуть ближе к ним, чем Светлолесье, но поможет ли это мне сегодня? Если богам нет дела до смертных, можно надеяться только на себя. Забыла она обо мне или нет? Быть может, мои неудачи сейчас ведут меня лишь к одному исходу, но я поборюсь. Сегодня. Столько, сколько потребуется. Я буду говорить, пока внутри меня звучит истина, и пусть она заменит мне и Дар, и покровительство богов.

Лишь одно существо, помимо меня, наблюдало за разворачивающимся представлением с неприкрытым, но умеренным интересом.

Ворон наслаждался.

Но и я больше не отводила взгляда.