– Я не единожды посылал им письма с просьбой забрать меня оттуда, но ни разу не получил ответа. В одиннадцать я совершил первый побег из палестры, но был пойман той же ночью. Меня, как всегда, избили, раны залечили, даже шрамов наутро не осталось. Через два месяца я снова бежал. На этот раз мне удалось добраться до соседнего илариата и скрываться там почти неделю. Однако снова потерпел неудачу. Думал, накажут не более чем обычно… Но меня посадили в ящик… – Реймир запнулся. Он так крепко сжал поводья, что костяшки пальцев побелели.
– Какой ящик? – дрожащим голосом спросила я, не уверенная, хочу ли услышать ответ.
– Металлический, с маленьким отверстием для воздуха, чтобы не задохнулся. У меня не было возможности помыться или сходить по нужде… Мне не давали ни еды, ни питья, лишь изредка поливали ящик водой, и тогда я ловил каждую каплю… – я ощущала, как часто начала вздыматься грудь иларга. – Весь этот кошмар закончился только по истечении четырех дней – именно столько длилось наказание.
– Ты пытался еще раз бежать?
– Да. Еще раз. Я извлек урок из прошлых побегов и понял, что следует идти туда, где нет людей. И выбрал горы. Понятия не имею, что наставники со мной сделали, но я перестал бояться хищников, одиночества, смерти. Зато стал чуждаться людей. Я передвигался лишь ранним утром или во время вечерних сумерек. Остальное время прятался. Спал на голой земле, ел, что удавалось раздобыть. Тяжелее всего было без воды. Спустя неделю у меня начались видения. Скорее всего, из-за обезвоживания. Порой я не мог отличить реальность от бреда. В один из таких приступов ко мне явилась Лунара. Она пообещала дать спасение, – с каждым мгновением Реймиру все легче давался рассказ.
Казалось, его многолетние цепи наконец-то спадали. Я была рада, что мы не видели друг друга в эти мгновенья. Наверное, только это и позволило ему открыться. В противном случае он снова замкнулся бы в себе.
– И ты поверил ей?
– Не сразу. Только когда осознал, что вновь стою перед выбором: умереть в горах или вернуться в палестру, а умирать не хотелось. Я провел в храме почти три месяца. Там познакомился со светлейшим Кирстоном, который и обучил меня древнеиларгскому.
– Прости, что перебиваю, но кто он? Он ведь не человек, правда? – отчего-то пришло мне на ум.
– Когда-то был им. Светлейший Кирстон – первый жрец этого храма.
– Сколько же ему лет? – выпалила я на одном дыхании.
– Много. Очень много, – протянул Реймир со смешком, немного расслабившись.
Внезапно в моей памяти вспыли таинственные слова храмовника, и я решила разгадать еще одну загадку:
– Какое предложение все еще в силе?
– Чтобы я сменил его, позволил его душе обрести покой.
Ответ супруга привел меня в замешательство, но вскоре оно прошло, и на губах появилась улыбка, а затем я и вовсе начала тихонько посмеиваться.
– Что такое? – озадаченно спросил Реймир.
Он попытался заглянуть мне в глаза, однако я низко склонила голову, продолжая хихикать. Ему было невдомек, что вызвало у меня подобную реакцию. Стоило мне в очередной раз представить воина в белой рясе с бородой и длинными волосами, как я заливисто расхохоталась. Люди оборачивались и недоуменно смотрели на нас, а я ничего не могла с собой поделать.
– Смешинку поймала?
– Прости, но ты и храмовник – две несовместимые вещи. С голосом у тебя все в порядке, но с остальным… – осознав, что зашла далеко, прочистила горло и спокойно проговорила: – Может, через лет сто, когда ты поседеешь и морщины избороздят твое лицо, тебе стоит подумать над предложением светлейшего, однако сейчас ты полон сил. У тебя впереди вся жизнь.
– Полгода назад я собирался принять его предложение, но с некоторых пор многое изменилось… – прошептал иларг и прижал меня посильнее к себе.
– Что же изменилось? – спросила я дрогнувшим голосом.
– Увидел свет во тьме, – загадочно ответил Реймир.
Стоило ощутить прикосновение его губ к своему уху, как у меня перехватило дыхание. Беседа из безобидной превратилась в опасную, подвела нас к запретной черте. Следовало немедленно сменить тему разговора, что я и сделала:
– Как тебя нашли, если в храм невозможно пробраться непосвященным?
– Я вернулся в палестру, когда понял, что готов принять свою участь, смирился с уготованным мне будущим, вытеснил из своего сердца ненависть к родным.
– И что они с тобой сделали? – мое сердце сжалось в болезненном спазме. Его словно пронзали тысячи тупых и ржавых игл.
– Самое удивительное, что ничего. Меня тогда никто даже пальцем не тронул. Все сделали вид, будто ничего примечательного и не произошло. С тех пор я учился жить по строгому расписанию, молчать и беспрекословно выполнять команды, – за сухими фразами прятались обреченность и снова боль.
Я сдерживалась изо всех сил, чтобы не заплакать или сказать то, о чем потом непременно пожалею. Ведь Реймир не просто сделал шаг навстречу мне, он перепрыгнул через обрыв. Теперь иларг стоял на его краю с протянутой рукой. Одно неосторожное слово могло столкнуть его в пропасть. И оттуда он уже никогда не выберется.