Сердце тьмы

– Что у него с лицом? – допытывался Нельсон. Вдруг невинный ум осенила догадка. – Боже мой! – вскричал старик, озаренный. – Фрейя, принеси скорее бренди! Так вот в чем дело, лейтенант! Дьявольски больно, да? Знаю, знаю… Сам, бывало, сходил от этого с ума… И пузырек с настойкой опия из сундука с лекарствами, Фрейя. Быстрее! Неужто не видишь? У него болят зубы!

Действительно, что еще мог подумать простодушный Нельсон, видя руки, прижатые к щеке, дикие глаза, топочущие ноги и беспорядочные движения туловища? Только сверхъестественно проницательный человек разгадал бы истинную причину. Фрейя не шелохнулась. Она следила за свирепо вопрошающим темным взглядом, тайком направленным на нее. «Ага! – мысленно воскликнула она. – Хочешь, чтобы тебе все сошло с рук?» Она раздумчиво, не мигая, посмотрела на него. Соблазн покончить со всем этим, избежав дальнейших неприятностей, был непреодолимо велик. Едва заметно кивнув, Фрейя скользящей походкой удалилась.

– Неси бренди поскорее! – прокричал старый Нельсон, когда дочь исчезла в коридоре.

Хемскирк отвел душу, внезапно изрыгнув девушке вслед целый поток голландских и английских ругательств. Разбушевавшись, он стал метаться по веранде, с наслаждением пиная попадавшиеся на ходу стулья, а Нельсон (или Нильсен), глубоко тронутый этими свидетельствами нестерпимой боли, суетился вокруг любезного предмета своего сострадания (и страха) подобно старой наседке.

– Боже мой! Боже! Неужели так плохо? Мне это знакомо. Я и сам иногда пугал мою бедную жену. И часто это с вами бывает, лейтенант?

Хемскирк зло оттолкнул его плечом, отрывисто хохотнув как безумный. Хозяин пошатнулся, но посмотрел на это снисходительно: человек, выведенный из себя зубной болью, не отвечал за свои поступки.

– Ступайте в мою комнату, лейтенант, – настоятельно предложил старик. – Ложитесь на мою постель. А мы сейчас принесем вам чего-нибудь для облегчения боли.

Он взял страдальца за локоть и, ласково подталкивая, довел до кровати, на которую тот в новом приступе ярости бросился с такой силой, что подскочил на целый фут.

– Господи! – вскричал испуганный Нельсон и тотчас побежал смотреть, отчего до сих пор не несут бренди и опия.

Он был очень зол оттого, как мало расторопности Фрейя выказывала в облегчении страданий его драгоценного гостя, и, в конце концов сам принес то, за чем ее посылал.

Спустя полчаса Нельсон, к своему удивлению, услыхал в коридоре негромкие конвульсивные звуки загадочной природы – нечто среднее между смехом и рыданием. Он нахмурился и, подойдя к комнате дочери, постучал.

Фрейя приоткрыла дверь. Великолепные светлые волосы, обрамлявшие ее белое лицо, струились по синему пеньюару. Свет в спальне горел тускло. Антония, скорчившись в углу, раскачивалась взад-вперед и слабо стонала. Старый Нельсон не был большим знатоком по части разновидностей женского смеха, но в том, что в комнате смеялись, не сомневался.

– Какая черствость! Какая черствость! – произнес он с тяжелой укоризной. – Разве это весело, когда человека мучит боль? Не думал я, чтобы женщина… молодая девушка…

– Но он был так смешон! – пробормотала Фрейя, и ее глаза странно блеснули в полутьме коридора. – К тому же вы знаете, что он не нравится мне, – прибавила она нетвердым голосом.

– Смешон! – повторил Нельсон, потрясенный кажущейся бесчувственностью столь молодой особы. – Он тебе не нравится! Не хочешь же ты сказать, будто на этом основании… Ах какая жестокость! Разве ты не знаешь, что нет ничего мучительней зубной боли? От нее даже собаки сходят с ума!

– Вот и он, по всей видимости, с ума спятил, – произнесла Фрейя напряженно, словно боролась с каким-то скрытым чувством.

Но ее отец уже разошелся:

– А ты ведь знаешь: этот человек все подмечает. Обижается на всякую малость – истинный голландец. Я хочу сохранить с ним дружбу. Это не шутки, моя девочка: если наш раджа выкинет какую-нибудь глупость (а с него станется – с этого надутого упрямого голодранца), власти могут забрать себе в голову, будто именно я дурно на него повлиял, и тогда ты окажешься без крыши над головой…

– Да что вы такое говорите, отец! – произнесла Фрейя, однако не слишком уверенным голосом.

Как она убедилась в следующую секунду, старик был настолько зол, что приобрел способность выражаться иронически. Да-да, старый Нельсон (или Нильсен) иронизировал:

– Ах, ну конечно же, если у тебя есть собственные средства к существованию, дом и плантация, о которых я ничего не знаю… – Но это был лишь кратковременный всполох, после которого старик, расширив глаза, прошептал: – Они выживут меня отсюда. И компенсации не заплатят. Я голландцев знаю. А лейтенант именно тот, кто может навлечь на нас беду. Он накоротке с влиятельными людьми. Я ни в коем случае не обижу его. Ни в коем случае. Как бы ни… Что ты сказала?

Она издала лишь неясный возглас. Если у нее и мелькнула мысль, чтобы все рассказать, то она тотчас отказалась от этого намерения, поскольку дорожила и честью отца, и спокойствием его бедной души.