Сердце тьмы

– Он и мне не очень-то приятен, – тихо вздохнул старый Нельсон и, помолчав, продолжил: – Теперь он немного успокоился. Я уступил ему свою кровать, а сам посплю в гамаке на веранде. Нет, я тоже не могу сказать, чтобы он мне нравился, но это же не значит, что нужно над ним смеяться, когда он обезумел от боли. Ты меня удивила, Фрейя. Одна половина лица у него покраснела.

Ее плечи судорожно вздрогнули под его отеческими руками. Он поцеловал ее на сон грядущий, щекотнув при этом лоб своими жесткими всклокоченными усами. Она закрыла дверь, прошла в глубь комнаты и только тогда позволила себе рассмеяться: невесело, устало.

– Покраснела! Слегка покраснела! – повторила она. – Надеюсь! Слегка…

Ресницы Фрейи были влажны. Антония, сидя в своем углу, стонала и взвизгивала от хохота, причем где кончался стон и начинался хохот, сказать было нельзя. Госпожа со служанкой обе пребывали в состоянии, близком к истерическому, после того как, сбежав к себе в спальню и застав Антонию там, Фрейя все ей рассказала.

– Я за тебя отомстила! – воскликнула хозяйка, и они принялись смеяться сквозь слезы и плакать сквозь смех.

«Ш-ш-ш… Не так громко!» – то и дело говорила госпожа, а горничная твердила свой рефрен: «До чего же страшно! Он злой человек!» Антония очень боялась Хемскирка – так влияла на нее его наружность: глаза и брови, рот и нос, руки и ноги. Она считала его злым человеком, потому что ее взгляд различал в нем зло, и это суждение было как нельзя более здраво. В полутьме комнаты, освещенной только ночником, камеристка выбралась из своего угла и, присев у ног хозяйки, умоляюще прошептала:

– Там стоит бриг. Капитана Эллена. Давайте убежим прямо сейчас. О, прошу вас, убежим! Я так боюсь! Убежим, убежим!

«Чтобы я убежала? – подумала Фрейя, не глядя на испуганную девушку. – Никогда!» Ни исполненная решимости госпожа под пологом из москитной сетки, ни служанка на коврике у изножья кровати не спали в ту ночь спокойно. Кто не спал вовсе, так это лейтенант Хемскирк. Он лежал на спине, мстительно уставившись в темноту. Возбуждающие образы и унизительные воспоминания сменяли друг друга, все сильнее распаляя его злобу. Славная историйка, нечего сказать! Нельзя было допустить, чтобы она распространилась. Оставалось только молча проглотить оскорбление. Какая-то девчонка его одурачила, подманила к себе и ударила! Может быть, и отец с ней заодно? Да нет, Нильсен сам жертва этой бесстыжей твари, этой распутницы, этой хитрой, лживой, целующейся, хохочущей… «Нет, он не мог намеренно обманывать меня, – подумал, терзаясь, лейтенант, – и все равно он должен бы получить по заслугам за то, что был таким идиотом». Может, однажды и удастся это устроить. Но одно Хемскирк решил твердо: на рассвете он покинет дом. Он не в состоянии был вновь поглядеть в лицо этой девчонке, не сойдя с ума от ярости. «Проклятье! Три тысячи чертей! До утра я здесь задохнусь!» – бормотал лейтенант, неподвижно лежа на кровати старого Нельсона. Только грудь вздымалась, силясь вобрать в себя больше воздуха.

Едва стало светать, Хемскирк поднялся и осторожно приотворил дверь. Заслышав легкие шаги по коридору, он притаился и из своего укрытия увидел Фрейю, выходящую из спальни. Это неожиданное зрелище намертво приковало его к дверной щели. Щелка была совсем узкой, но сквозь нее виднелся край веранды, к которому торопливо направилась Фрейя, чтобы посмотреть, как бриг будет проходить мимо мыса. Уснула она поздно и, боясь опоздать, выбежала босая, в пеньюаре. Хемскирк никогда прежде не видел ее такой. Не видел, чтобы гладкие волосы, подчеркивая очертания головы, спускались на спину одной тяжелой светлой волной. Не видел в ней такой ослепительной молодости, такой силы и такого воодушевления. Сперва лейтенант был поражен, затем заскрежетал зубами. Ее вид был для него совершенно невыносим. Он тихо выругался, но от двери не отошел.

Когда бриг показался, Фрейя, издав глубокое грудное «ах!», потянулась за отцовской подзорной трубой, лежавшей высоко на полке. Широкий рукав темного пеньюара скользнул вниз, обнажив белую руку до самого плеча. Хемскирк, вцепившись в дверную ручку с такой силой, будто хотел ее раздавить, почувствовал себя как человек, поднявшийся на ноги после попойки. И Фрейя знала, что он на нее смотрит: из коридора заметила щель в его двери. С презрением и горечью, с торжеством и удовлетворением ощущала она на себе его взгляд. «Ты там, – подумала она, настраивая трубу. – Ну смотри, если хочешь!»