Сердце тьмы

Зеленые островки напоминали черные тени на пепельном зеркале моря, простое одеяние бесцветного рассвета, в котором даже бриг казался призрачным, на востоке было оторочено светом. Различив на палубе Джеспера, тоже глядевшего на бунгало в подзорную трубу, Фрейя отложила свою и высоко подняла обе прекрасных белых руки. В этой позе она замерла, сияющая от сознания того, с каким обожанием смотрит на нее Джеспер, и вместе с тем обжигаемая злобным алчным взглядом другого мужчины, безотрывно глядящего ей в спину. Движимая пылом своей любви, капризом своего ума и загадочным знанием мужской природы, с которым женщины, по-видимому, рождаются, она подумала: «Смотришь? Наверняка смотришь! Тогда ты кое-что увидишь!»

Она поднесла руки к губам и раскрыла их, посылая над морем воздушный поцелуй. Казалось, вместе с ним она хотела бросить на палубу брига свое сердце. Ее лицо зарозовело, глаза светились. Она повторяла страстный жест снова и снова, рассыпая поцелуи сотнями, в то время как солнце, медленно поднимаясь, возвращало миру роскошь цвета: островки снова делались зелеными, море – голубым, бриг, распахнувший свои крылья, – ослепительно белым, с огненным пятнышком струящегося флага.

При каждом движении Фрейя воодушевленно повторяла: «Вот так! Вот так! И вот так!» – пока внезапно ее руки не упали. Она увидела, как флаг быстро опустился и поднялся ей в ответ, и через мгновение выступающие скалы скрыли бриг из виду. Тогда Фрейя отошла от балюстрады и, медленно, с полуопущенными веками и загадочным выражением лица пройдя мимо отцовской комнаты, исчезла за портьерой, но не возвратилась к себе, а осталась неподвижно стоять, чтобы видеть, что произойдет. Некоторое время широкая меблированная веранда пустовала. Затем дверь комнаты Нельсона вдруг открылась, и Хемскирк, пошатываясь, вышел. Волосы его были всклокочены, глаза налились кровью, небритое лицо казалось почти черным. Дико оглядевшись, он увидал на столе свою фуражку, схватил ее и стал спускаться по лестнице какой-то странной неверной походкой, словно в последнем напряжении затухающих сил.

Когда его голова опустилась ниже пола веранды, Фрейя вышла из-за портьеры, поджав губы, как делают люди, вынашивающие некий план. В ее лучезарных глазах не было мягкости. Она не собиралась позволить ему ускользнуть безнаказанным. Ни за что! Ни за что! Фрейя сгорала от волнующего нетерпения, она уже почувствовала вкус крови! Пусть знает: она заметила и как он наблюдал за ней, и как позорно бежал, – но выскочить на веранду и прокричать какие-нибудь слова было бы по-детски, грубо, недостойно. Да и какие слова? Нет, так никуда не годится. Что же тогда? Фрейя нахмурилась и, найдя ответ, бросилась к роялю, стоявшему всю ночь открытым. Она заставила палисандрового монстра свирепо реветь раздраженным басом, ударяя по клавишам так, будто палила из пушки вслед широкой, вразвалку ступавшей фигуре в темном кителе с золотыми погонами. Звучала вчерашняя пьеса о любви – современная, яростная; Фрейя не раз играла ее в грозу. Злобно-торжествующе чеканя ритм, девушка так увлеклась, что не заметила отца: в старом клетчатом ольстерском пальто, наброшенном поверх пижамы, он выбежал на веранду, чтобы узнать причину столь раннего концерта.

– Фрейя! – Его крик почти потонул в звуках фортепьяно. – Что ты делаешь? И где лейтенант?

Она посмотрела на старика невидящими глазами, словно ее душа заблудилась в музыке.

– Ушел.

– Что-о-о? Куда?!

Фрейя слегка мотнула головой и заиграла громче прежнего. Наивно-тревожный взгляд старого Нельсона изучил веранду от пола до потолка, начиная от раскрытой двери своей комнаты, как будто Хемскирк был маленьким насекомым, которое могло забиться в щель между досками или заползти на стену. Вдруг мощные вибрирующие волны фортепьянных звуков пронзил резкий свист, донесшийся откуда-то снизу. Это лейтенант спустился в бухту и подал своим матросам сигнал прислать ему шлюпку. Очевидно, он ужасно спешил, поскольку почти тотчас засвистел опять, потом, через секунду, не переводя дыхания, издал протяжный крик, режущий ухо. Фрейя оборвала игру.

– Взошел на борт, – в смятении произнес старый Нельсон. – Почему так рано? Странный малый. И дьявольски обидчивый! Не удивлюсь, если это ты своим вчерашним поведением ранила его чувства. Я видел, Фрейя. Ты разве что не рассмеялась ему в лицо, когда его мучила невралгия. Разве такими выходками можно расположить к себе человека? Он на тебя обижен.

Руки Фрейи теперь лежали на клавишах неподвижно. Она склонила светлую голову, внезапно почувствовав неудовлетворение и нервную усталость, как после тяжелого кризиса. Нельсон (или Нильсен) с горестным видом прокручивал в своей лысой голове политические соображения.