Сердце тьмы

Джеспер, с трудом оторвав взгляд от брига, мыслями о котором был поглощен, повернулся и бесстрастно, почти механическим голосом выразил протест против всего происходящего. Теперь он думал лишь об отсрочке. Он считал дни. С одной стороны, Макасар лежал на его пути и, следуя туда на буксире, он выигрывал время; с другой – ему предстояло улаживать досадные формальности. Нет, это было безумие. «Жук сошел с ума, – подумал он. – Меня должны сразу же освободить, а если нет, то Месман даст ручательство». Месман, голландский торговец, с которым Джеспер не раз заключал сделки, был в Макасаре значительным лицом.

– Вы протестуете? Хм! – буркнул Хемскирк.

Еще несколько секунд он простоял не двигаясь, широко расставив ноги и опустив голову, словно созерцая свою комичную глубоко расщепленную тень, после чего подал знак толстому канониру, стоявшему поблизости – тоже неподвижно, как уродливо набитое человеческое чучело с безжизненным лицом и поблескивающими глазенками. Канонир подошел и стал по стойке «смирно!».

– Взять столько матросов, сколько вмещает шлюпка, и подняться на борт брига!

– Ja, mijnheer!

– У руля должен все время стоять ваш человек, – продолжал Хемскирк по-английски, очевидно для сведения Джеспера. – Вам ясно?

– Ja, mijnheer!

– Вы будете постоянно нести вахту на палубе.

– Ja, mijnheer!

Джеспер чувствовал себя так, словно вместе с бригом у него отнимают сердце.

– Какое оружие у вас на борту? – спросил Хемскирк, переменив тон.

В те времена всем кораблям, ходившим по Китайскому морю, разрешалось иметь на борту некоторое количество ружей для самозащиты. Джеспер ответил:

– Восемнадцать винтовок со штыками. Они уже были на борту четыре года назад, когда я купил бриг. Я заявил о них, как полагается.

– Где они хранятся?

– В каюте носовой части. Ключ у помощника.

– Изъять их, – приказал Хемскирк канониру.

– Ja, mijnheer!

– Да на каком же основании? Чего вы добиваетесь?! – вскричал Джеспер и прикусил губу. – Это чудовищно! – пробормотал он.

Хемскирк на мгновение поднял тяжелый, будто бы страдальческий, взгляд.

– Ступайте, – сказал лейтенант своему человеку.

Толстяк отдал честь и удалился. На протяжении следующих тридцати часов канонерка вела «Бонито» на буксире, прервав движение лишь однажды: когда на носу брига взмахнули сигнальным флагом. «Нептун» остановился. Дурно набитое чучело мичмана село в шлюпку, взобралось на борт канонерки и прямиком направилось в каюту своего командира. Моргание маленьких глазенок выдавало нетерпеливое желание о чем-то сообщить. Покамест Хемскирк и канонир, запершись, совещались, Джеспер, стоя у перил, силился понять, не случилось ли чего-нибудь на бриге, но все, по видимости, было в порядке. Тем не менее он дождался, когда мичман выйдет, и, хотя предпочитал ни с кем не разговаривать на борту «Нептуна», спросил о своем помощнике, пояснив:

– Когда я покидал борт, Шульц чувствовал себя не очень хорошо.

Толстый мичман, державший себя так, словно живот не позволял ему сгибаться, понял эти слова с трудом. Черты его остались совершенно непроницаемы, однако глазенки в конце концов заморгали.

– O ja! Помощник! Ja, ja! Он очень хорошо. Но бог мой, он очень смешной человек!

Разъяснений Джеспер не получил: голландец торопливо сел в шлюпку и вернулся на бриг. Оставалось лишь утешаться мыслью, что очень скоро это неприятное и довольно абсурдное приключение завершится. Вдали уже показался макасарский рейд. Направляясь к мостику, Хемскирк прошел мимо Джеспера и впервые задержал на нем взгляд, после чего странно и комично (Джеспер и Фрейя давно установили, что лейтенант уморителен) закатил глаза: этой гримасой он выразил такое экстатическое удовлетворение, будто перекатывал на языке кусочек чего-то очень вкусного. Джеспер, не удержавшись, широко улыбнулся, но тотчас вновь перевел взгляд на свой бриг.

«Бонито» тащили, точно невольницу, на веревке – такая картина не могла радовать глаз. Ведь это судно было для него, капитана Эллена, сокровищем, носившим в себе частичку души Фрейи. Оно казалось ему единственной опорой их жизней. Оно олицетворяло дух приключений и постоянство страсти, сулило скорую возможность прижать дорогую, всегда спокойную Фрейю к груди и унести прочь, на край света. Видеть свою воплощенную гордость и любовь в положении морской птицы, скованной цепями, было для Джеспера как страшный сон. Но мог ли он смотреть на что-либо другое? Порой красота брига, словно магические чары, овладевала его сердцем, и он забывал, где находится. Кроме того, ему помогало то чувство превосходства, которое возникает у молодых людей, знающих, что они любимы. Нежный взор женщины внушил ему, будто он избранник судьбы. При помощи этой иллюзии преодолев первоначальное потрясение, Джеспер переживал дальнейшее с веселой уверенностью в себе, ибо какое зло могло коснуться того, кого выбрала сама Фрейя?