Сердце тьмы

На самом деле я обратился за помощью к тьме, а не к мистеру Куртцу – тот и впрямь стоял одной ногой в могиле. На миг мне показалось, что и я лежу в той же могиле, полной немыслимых тайн. Страшный гнет давил мне на грудь, пахло влажной землей, ощущалась близость непобедимого разложения, непроницаемой тьмы… Тут меня похлопал по плечу русский. Я уловил только отдельные его слова: «брат-моряк… разве утаишь… мой рассказ может повлиять на репутацию мистера Куртца…»

Я терпеливо ждал. Очевидно, мистер Куртц в его понимании был скорее жив, чем мертв, а то и вовсе бессмертен.

– Что ж! – наконец воскликнул я. – Рассказывайте, не томите. В некотором роде я тоже друг мистера Куртца…

Он с изрядной формальностью в голосе заметил, что, не будь мы «одной профессии», он бы предпочел сохранить эту историю в тайне – и черт с ними, с последствиями.

– Он чувствовал, что эти белые люди замыслили в отношении его что-то недоброе…

– Вы правы, – тут же сказал я, вспомнив одну подслушанную беседу. – Начальник, кстати, и вас готов повесить.

Мое сообщение встревожило русского – и сначала мне показалось это забавным.

– Тогда мне лучше тихонько убраться с дороги, – проговорил он. – Куртцу я больше ничем не помогу, а они скоро найдут какой-нибудь предлог… Кто им помешает? В трех сотнях миль отсюда есть военный пост…

– Тогда вам в самом деле лучше уйти, если у вас есть друзья среди туземцев.

– Полно друзей, – сказал юноша. – Люди они простые… а мне ничего от них не нужно.

Он замер в нерешительности, кусая губы, и произнес:

– Я не желаю зла вашим белым друзьям, просто забочусь о репутации мистера Куртца… Но вы же брат-моряк, и…

– Я не допущу, чтобы репутация мистера Куртца пострадала, – заверил его я, сам не зная, правду ли говорю.

Тогда он шепотом сообщил мне, что именно мистер Куртц велел туземцам напасть на пароход.

– Ему иногда претила мысль, что вы его заберете… А потом он снова… Нет, я в таких делах ничего не понимаю, я простой человек. Он хотел вас отпугнуть. Думал, вы решите, что он умер, и повернете. Я не смог его образумить. Ох, весь последний месяц я пытался его образумить…

– Что ж, зато теперь все хорошо.

– Хм-м… да, – не слишком уверенно протянул русский.

– Спасибо, – сказал я. – Буду держать ухо востро.

– Только тихо, а? – беспокойно проговорил русский. – Его репутация будет погублена, если кто-нибудь прознает…

Я с самым важным видом заверил его, что обязуюсь хранить молчание.

– Меня тут неподалеку ждет каноэ и трое чернокожих… Так что я отбываю. Можно попросить у вас несколько патронов для «Мартини-Генри»?

Я с величайшей секретностью передал ему патроны. Подмигнув, он взял у меня горсть табаку.

– Между нами, моряками… да уж… превосходный английский табак!

В дверях рубки он обернулся:

– Послушайте… а не найдется ли у вас лишней пары обуви? – Он поднял ногу. – Взгляните!

Подошвы были примотаны к его босым ногам с помощью узловатых веревок.

Я откопал свои старые ботинки и протянул ему – он восхищенно уставился на них, а потом сунул под мышку. Один (ярко-красный) карман его был битком набит патронами, из второго (темно-синего) торчала книга Тоусона – судя по всему, он считал себя превосходно подготовленным к очередной встрече с дикой глушью.

– О! Никогда, никогда мне больше не посчастливится встретить такого человека. Слышали бы вы, как он декламирует стихи – в том числе свои собственные. Стихи, подумать только! – Он закатил глаза, вспоминая восхитительные минуты, проведенные наедине с Куртцем. – Да, он открыл мне глаза!

– Прощайте, – сказал я и пожал ему руку.

Он исчез в ночи. Порой я гадаю, действительно ли видел этого человека – мог ли вообще существовать подобный феномен…

Вскоре после полуночи я проснулся и отчего-то сразу вспомнил его предостережение – в усыпанном звездами мраке я в самом деле почуял некую угрозу и даже встал, чтобы осмотреться по сторонам. На холме горел огромный костер, освещая покосившийся угол дома. Один из наших агентов и несколько наемных чернокожих, вооруженных по этому случаю винтовками, охраняли слоновую кость, однако в самой глубине леса мерцали красные огоньки – то вздымались, то опадали среди беспорядочных, похожих на колонны, черных как смоль стволов, отмечая собой точное расположение лагеря, где совершали тревожное всенощное бдение обожатели мистера Куртца. В воздухе стоял монотонный барабанный бой: приглушенные удары сменялись тягучей вибрирующей тишиной. Из-за глухой черной стены леса доносились однообразные напевы людей, произносивших какие-то странные заклинания: казалось, жужжит рой пчел. Эти звуки оказали необычайное, почти наркотическое действие на мои дремотные чувства. Видимо, я снова заснул, прислонившись к поручням… И тут меня разбудили внезапные крики, оглушительный взрыв затаенной, давно копившейся и вдруг вырвавшейся на свободу ярости. Крики почти сразу умолкли, слышалось лишь тихое и умиротворяющее гудение пчелиного улья. Я будто бы невзначай заглянул в домик на палубе. Свет горел, но самого Куртца там не было.