Сердце тьмы

– Нет, – тупо повторил я, не глядя на Рэнсома.

Он подождал немного, затем осторожно, словно боясь меня обидеть, произнес:

– Мне думается, сэр, этот порошок лучше не выбрасывать. Я могу замести почти все до последней крошки, а потом просеять, чтобы выбрать осколки. Прямо сейчас и займусь этим. Завтрак надолго не отложится – от силы минут на десять.

– О да, – отвечал я с горечью, – завтрак подождет. Соберите все до последней крупицы и вышвырните, к чертям, за борт!

Снова воцарилась глубокая тишина. Когда я обернулся, Рэнсом, спокойный, рассудительный Рэнсом, уже исчез. Вопиющая безлюдность моря действовала на мой мозг как яд. Я окинул судно болезненным взглядом, и оно представилось мне плавучей могилой. Кто не слышал историй о найденных в море бесцельно дрейфующих кораблях, на борту которых все умерли? Я посмотрел на рулевого, и мне вдруг захотелось поговорить с ним. Словно угадав мое намерение, он бросил на меня вопросительный взгляд, но я, так ничего и не сказав, сошел вниз, чтобы какое-то время побыть со своей огромной бедой наедине. Когда я проходил мимо открытой двери мистера Бернса, он меня увидел и сердито произнес:

– Ну так что же, сэр?

– Ничего хорошего, – ответил я.

Мистер Бернс, возвращенный в постель, прикрывая волосатую щеку ладонью, пробубнил:

– Чертов кок отнял у меня ножницы.

В эти минуты я испытывал такое сильное напряжение, что от жалоб старшего помощника мне хуже не сделалось.

– Он считает: я сошел с ума, – или как? – проворчал мистер Бернс, очень, по видимости, рассерженный.

– Не думаю, – сказал я и поглядел на больного как на образец самообладания.

Во мне даже зародилось нечто наподобие восхищения этим человеком, который (если не принимать во внимание вопиющей материальности неостриженной половины его бороды) так сильно приблизился к бесплотному состоянию, как только можно приблизиться, не расставшись с жизнью. Я заметил его противоестественно заострившийся нос, заметил впадины на висках и позавидовал ему. Он до того истаял, что очень скоро, вероятно, умрет. Счастливец! Для него конец уже совсем близок, а мне предстоит еще долго носить в себе сумбур страданий, сомнений и самообвинений. Я буду жить, не желая принимать ужасную правду моего положения. Не удержавшись, я пробормотал:

– У меня такое чувство, будто я и сам схожу с ума.

Старший помощник устремил на меня призрачный взгляд, но в остальном сохранял удивительное спокойствие.

– Я всегда знал: он еще сыграет с нами какую-нибудь убийственную шутку, – заявил мистер Бернс, сделав особое ударение на слове «он».

Нелепость этого ответа поразила меня, но я не имел ни намерения спорить, ни душевных сил. Моя болезнь заключалась в равнодушии, в прогрессирующем параличе всякой надежды, потому я лишь неподвижно смотрел на мистера Бернса, а он между тем продолжал:

– Что? Не верите? А чем же вы тогда все это объясните? Как, по-вашему, это могло случиться?

– Случиться? – повторил я. – Да, как, черт побери, это случилось?

В самом деле, поразмыслив, я подумал, что едва ли кто-то просто так опустошил бутылки, заполнил их другим порошком, снова обернул бумагой и поставил на место. За этим коварным обманом должен был стоять какой-то умысел. Нам словно мстили, но за что? Или кому-то пришло в голову так дьявольски над нами подшутить? Мистер Бернс имел на этот счет свою версию и торжественно изложил мне ее зловеще гулким голосом. Она была проста.

– Полагаю, он выручил в Хайфоне фунтов пятнадцать.

– Мистер Бернс! – вскричал я.

Старший помощник утвердительно качнул головой, нелепо торчавшей над поднятыми ногами, которые были словно одетые в пижаму палки с огромными голыми ступнями на концах.

– А что? На востоке хинин дорог. В Тонкине этого снадобья очень не хватает. Так почему бы не продать наши запасы? Вы не знали старика. А я знал и пытался ему противостоять. Он не боялся ни Бога, ни дьявола, ни людей, ни ветра, ни моря, ни собственной совести. Думаю, он все и вся ненавидел, но умирать ему, пожалуй, было страшно. Я единственный, кто пытался бороться с ним. Однажды, когда он заболел, я подступил к нему и заговорил прямо. Он испугался: подумал, я хочу свернуть ему шею. Будь его воля, мы бы, пока он не умер, пробивались против северо-восточного муссона, да и потом тоже – до скончания века. Точно «Летучий голландец» Китайского моря! Ха-ха!

– Если так, то для чего ваш капитан вернул бутылки на место?

– А зачем их выбрасывать? Они всю жизнь хранились у нас в сундуке, в ящике.

– Они обернуты! – воскликнул я.

– Старик, наверное, обернул их по привычке, а что до вещества, которое в них пересыпано, то всегда находятся какие-нибудь порошки в бумажных пакетах. Пакеты со временем рвутся. Да и почем знать? Ведь вы, сэр, верно, не пробовали того порошка? Хотя, конечно, вы не сомневаетесь…

– Нет. Не пробовал. Он уже за бортом.

Позади меня раздался мягкий вежливый голос:

– Я попробовал. В нем как будто намешано всего понемногу: и сладости, и соли… Ужасная смесь.

Рэнсом, выйдя из чулана, уже некоторое время слушал наш разговор, что было для него вполне извинительно.