Сердце тьмы

То был единственный период в моей жизни, когда я пытался вести дневник. Хотя нет, не единственный. Годы спустя, в пору духовной отчужденности от остального мира, я тоже много дней кряду записывал мои мысли и происходившие события. Но тогда, на корабле, это было в первый раз. Не помню, как такая идея пришла мне в голову и как ко мне в руки попали карандаш и записная книжка. Не могу себе представить, чтобы я искал их нарочно. Как бы то ни было, они, я думаю, помогли мне не сойти с ума от разговоров с самим собой.

Это, наверное, странно, но в обоих случаях я брался вести дневник при таких обстоятельствах, из которых не рассчитывал, как говорится, выкарабкаться. Того же, что мои записи меня переживут, я тоже ожидать не мог. Следовательно, не самовлюбленность руководила мною, а потребность в облегчении души.

Приведу еще один отрывок из тогдашних моих записей. Эти разрозненные строки, которые теперь мне самому кажутся призрачными, были нацарапаны в тот самый вечер.

«В небе происходит какое-то разрушение, словно воздух, по-прежнему неподвижный, начинает разлагаться. Тучи висят, но будет ли дождь или ветер, неясно. Странно, до чего это меня беспокоит. Я чувствую себя так, будто все мои грехи предстали передо мною. Причина, надо полагать, в том, что корабль неподвижен, не слушается руля, и у меня нет дела, которым я мог бы отвлечь мое безумное воображение от катастрофических картин нашего возможного будущего. Чего нам ждать? Ничего. Или всего. Вероятно, на нас налетит неистовый шквал. На палубе пятеро матросов, а силы у них на двоих. Ветер может унести наши паруса. Они подняты все, до последней нитки, с тех пор как мы вышли из устья реки Менам. Это было пятнадцать дней назад… или пятнадцать веков. Вся моя жизнь до того рокового момента кажется мне чем-то бесконечно далеким, бледнеющим воспоминанием о беззаботной юности, лежащей по другую сторону тени. Да, паруса может сдуть. Для нас это будет равносильно смертному приговору. Закрепить новые нам не под силу – звучит невероятно, но это так. Мачта тоже может сломаться. Во время штормов корабли теряют мачты, если команда работает недостаточно быстро, а мои матросы совсем не в состоянии поворачивать реи. Мы окажемся в положении того, кому связали руки и ноги, перед тем как перерезать горло. Но ужаснее всего, что я страшусь выйти на палубу и посмотреть нашей судьбе в лицо. Я должен это сделать, они это заслужили – и судно, и матросы (те из них, кто готов напрячь по моей команде последние силы). Но я медлю. Боюсь даже взглянуть на то, что начнется. Мой первый корабль… Теперь мне ясно, почему в прошлом меня всегда преследовало странное чувство неуверенности, незащищенности. Я догадывался: ничего хорошего из меня не выйдет. И вот подтверждение. Я уклоняюсь от исполнения долга. Я ни на что не годен».

В тот момент или, возможно, на мгновение позже я заметил Рэнсома, стоящего передо мной. Выражение его лица испугало меня. Оно показалось мне каким-то непонятным.

– Кто-нибудь умер? – воскликнул я.

Теперь настал его черед испугаться.

– Умер? Насколько мне известно, нет, сэр. Я спускался в носовой кубрик минут десять назад и мертвецов там не видел.

– Вы меня напугали.

Звук его голоса был мне очень приятен. Он объяснил, что заходил закрыть иллюминатор в каюте старшего помощника, на случай если начнется дождь.

– Мистер Бернс даже не заметил меня, – прибавил Рэнсом.

– Как обстоит дело снаружи? – спросил я.

– Все почернело, сэр. Что-то надвигается. Это наверняка.

– Надвигается с какой стороны?

– Отовсюду.

Не убирая локтей со стола, я механически повторил:

– Отовсюду. Наверняка.

Рэнсом не уходил из каюты, как будто хотел что-то сделать, но колебался. Вдруг я спросил:

– По-вашему, мое место на палубе?

Он ответил тотчас, но без какого-либо особого выражения:

– Да, сэр.

Я быстро вскочил на ноги, он пропустил меня к выходу. Проходя по коридору, я услыхал голос мистера Бернса:

– Эконом, закройте, пожалуйста, дверь в мою каюту!

– Разумеется, сэр, – отозвался Рэнсом несколько удивленно.

Я думал, будто все мои чувства притупились до совершенного равнодушия, однако стоять на палубе оказалось ничуть не легче прежнего. Непроницаемая чернота так плотно обступила корабль, что, казалось, протяни руку за борт – и дотронешься до какой-то сверхъестественной субстанции. Все это производило впечатление непостижимого ужаса и невыразимой таинственности. Немногочисленные звезды лили тусклый свет на один лишь корабль, не бросая отсветов на воду. Их лучи пронзали пространство, которое словно заполнилось сажей. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть. Угрожающее кольцо замкнулось, не оставив даже намека на то, каких перемен нам ждать и откуда.