Сердце тьмы

Но Рэнсом уже шел мне навстречу с запасной лампой. Этот человек все замечал, на все обращал внимание, всюду приносил утешение. Проходя мимо меня, он успокоительно заметил, что проглянули звезды. Они и в самом деле начинали проступать. Бриз, пробив ленивую тишину моря, очистил закопченное небо.

Барьер ужасной неподвижности, окружавший нас, как будто мы были заколдованы, рухнул. Почувствовав это, я устало опустился на ограждение светового люка. На воде, вдоль борта корабля, проступила тонкая, очень тонкая полоска белой пены. Впервые за долгое время, за целую вечность. Я бы обрадовался, если бы всех моих мыслей не сковывало тайное чувство вины.

– Как старший помощник? – встревоженно спросил я у Рэнсома, стоявшего передо мной. – Он по-прежнему в обмороке?

– Вот какое странное дело, сэр… – отвечал Рэнсом, явно озадаченный. – Мистер Бернс ни слова больше не сказал, глаза закрыты, но, по-моему, это скорее похоже на крепкий сон.

Я предпочел поверить словам кока, поскольку так было спокойнее или по меньшей мере проще. В глубоком ли обмороке был старший помощник или глубоко спал, мы могли на некоторое время предоставить его самому себе. Неожиданно Рэнсом сказал:

– Наверное, сэр, вам нужен сюртук, сэр.

– Пожалуй, – вздохнул я, но не сдвинулся с места, чувствуя, что новые руки и ноги мне еще нужнее.

Мое тело казалось совсем ни к чему не годным, совершенно изношенным. Оно даже не болело. И все же я поднялся, чтобы надеть сюртук, который подал мне Рэнсом. Когда он сказал, что заберет Гэмбрила, я ответил:

– Хорошо. Я помогу вам снести его на главную палубу.

Как выяснилось, у меня в самом деле были для этого силы. Я мог бы сказать, что больной держался по-мужски, если бы не его постоянные причитания:

– Вы меня не выроните, когда дойдем до лестницы? Вы не уроните меня на лестнице?

Ветер крепчал. Направление было точь-в-точь такое, как нужно. Когда рассвело, мы, осторожно маневрируя, добились того, что фок-реи[19] выровнялись сами (вода оставалась гладкой), после чего пришлось затягивать канаты. Из четырех матросов, которые были на палубе ночью, я видел теперь только двоих. О других двух и не спрашивал. Они сдались. Но я надеялся, что только на время.

Наши хлопоты растянулись на несколько часов: матросы двигались медленно, им был необходим частый отдых.

– Черт возьми! – сказал один из них. – Каждая штуковина на этом корабле в сто раз тяжелее собственного веса.

Однако других жалоб я не слышал. Не знаю, что бы мы делали без Рэнсома. Он работал с нами – молча, со слабой улыбкой, застывшей на губах. Иногда я бормотал ему:

– Осторожнее, Рэнсом, полегче, – и получал в ответ быстрый взгляд.

Когда мы сделали все, чем могли обезопасить судно, он ушел к себе в камбуз. Немного позднее, обходя корабль, я увидел его через открытую дверь. Он сидел на рундуке перед плитой: спина выпрямлена, откинутая голова прислонена к переборке, глаза закрыты. Натруженные руки распахнули тонкую бумажную рубаху, трагически оголив мощную грудь, которая вздымалась от тяжелых болезненных вздохов. Он меня не слышал.

Я тихо отошел и направился на ют, чтобы подменить Француза: бедняге, судя по виду, стало совсем худо. Он церемонно передал мне штурвал и хотел удалиться бойкой походкой, но два раза сильно качнулся, прежде чем скрыться из виду.

Теперь я стоял на корме один и сам вел свой корабль, который бодро бежал, подгоняемый ветром, а изредка даже слегка подскакивал на волне. Рэнсом появился передо мной с подносом в руках. При виде еды я вдруг ощутил зверский голод. Пока я завтракал, кок заменял меня у штурвала.

– Ветер добил наших ребят, – пробормотал он. – Всех уложил, всех матросов.

– Значит, – сказал я, – только мы с вами можем работать.

– Француз говорит, в нем еще осталась силенка на один прыжок. Не знаю. Думаю, на деле ее немного. – Рэнсом печально улыбнулся: – Но он молодец, что бодрится. Мне кажется, сэр, ветер может повернуть, когда мы подойдем ближе к суше. Как же нам тогда быть?

– Если направление ветра изменится и дуть он будет сильно, мы либо налетим на берег, либо потеряем мачту, либо и то и другое. Поделать мы ничего не сможем. Судно само несется по ветру, а нам остается только править рулем. У нас корабль без команды.

– Да, все слегли, – тихо повторил Рэнсом. – Я время от времени заглядываю к ним, но помочь почти ничем не могу.

– И я, и это судно, и все матросы очень вам обязаны, Рэнсом, – сказал я с теплотой.

Он сделал вид, будто меня не слышал, и молча стоял у штурвала, пока я не покончил с едой. Передав мне руль и забрав поднос, он напоследок сообщил, что мистер Бернс проснулся и, кажется, намерен выйти.

– Не знаю, как ему помешать, сэр. Не могу я все время удерживать его внизу.