Сердце тьмы

Поскольку на бизань-мачту был поднят сигнал о том, что нам необходима врачебная помощь, к нашему борту, едва мы остановились, подошли три паровых катера с разных военных кораблей. На палубу взобрались по меньшей мере пятеро хирургов. Не расходясь, они сперва оглядели пустую главную палубу, потом заглянули наверх, но и там никого не увидели.

Я вышел им навстречу – одинокая фигура в сине-серой полосатой пижаме и пробковом шлеме, обмазанном белой глиной. Они воззрились на меня с крайним отвращением. При них были хирургические инструменты, которые они рассчитывали пустить в ход. Но это маленькое разочарование продлилось недолго. Не прошло и пяти минут, как один из катеров умчался на берег, чтобы вызвать большую шлюпку с санитарами для вывоза команды. Большой паровой полубаркас доставил со своего корабля нескольких матросов, которые убрали наши паруса.

Хирург, оставшийся у нас на борту, вышел из кубрика с непроницаемым видом и, заметив мой вопросительный взгляд, с расстановкой сказал:

– Там никто не умер, если вы это хотите знать. – Затем он удивленно прибавил: – Вся команда!

– Они очень плохи?

– Очень плохи, – отозвался врач, обводя корабль блуждающим взглядом. – Боже! А это еще что?

– Это, – произнес я, указав на корму, – мистер Бернс, мой старший помощник.

Вид мистера Бернса, чья голова безжизненно поникла на стебле тонкой шеи, любого заставил бы вздрогнуть.

– Он тоже отправляется в больницу?

– О нет! – Я улыбнулся. – Мистер Бернс покинет корабль лишь после того, как упадет грот-мачта. Я им очень горжусь. Он наш единственный выздоравливающий.

– Вы выглядите… – начал доктор, пристально глядя на меня, но я сердито прервал его:

– Я не болен.

– Нет… Вы выглядите странно.

– Ну, знаете ли, я провел на палубе семнадцать дней…

– Семнадцать? Но вы хотя бы спали?

– Наверное. Впрочем, не знаю. Последние сорок часов не спал точно.

– Фью! Ну а теперь вы, надо полагать, сойдете на берег?

– Как только смогу. Меня там ожидает целая уйма дел.

Хирург выпустил мою руку, которую держал, пока мы с ним говорили, достал записную книжку, что-то чиркнул в ней и, вырвав лист, протянул его мне:

– Настоятельно советую вам заказать это лекарство. Насколько я могу судить, нынче вечером оно вам понадобится.

– А что это? – спросил я с подозрением.

– Снотворное, – отрывисто ответил врач и, подойдя с заинтересованным видом к мистеру Бернсу, заговорил с ним.

Я направился в каюту, чтобы переодеться перед выходом на берег. По пути меня остановил Рэнсом. Он просил его извинить, но он тоже предпочел бы сойти с корабля и получить расчет. Я посмотрел на него удивленно, он с беспокойством ждал моего ответа.

– Вы собираетесь покинуть судно? Не может быть! – вскричал я.

– Так и есть, сэр. Мне нужен покой. Где-нибудь. Хоть бы и в больнице.

– Но, Рэнсом, как же я без вас?..

– Я должен уйти, – прервал он меня. – Я имею право!

Он глотнул воздуху, и его лицо вдруг приняло выражение почти яростной решимости. На миг он сделался другим человеком, и я увидел то, что скрывалось под его приятностью и достоинством. Он дорожил своей жизнью, своей тяжелой и опасной жизнью, он боялся за себя.

– Конечно же, я рассчитаю вас, если хотите, – поспешил я сказать. – Только, пожалуйста, побудьте на борту до вечера. Я не могу на несколько часов оставить мистера Бернса одного.

Рэнсом тотчас смягчился и, улыбнувшись, заверил меня своим всегдашним приятным голосом, что очень хорошо это понимает.

Когда я возвратился на палубу, там уже все приготовили для отправки людей на берег. Расставание с командой, хоть я этого еще не знал, оказалось последним испытанием в цепи событий, закаливших меня и довершивших мое взросление. Это было ужасно: матросов поодиночке проносили передо мной, и каждый из них одним своим видом горько меня упрекал, покуда я не почувствовал, будто во мне что-то перевернулось.

Французу вдруг стало совсем худо. Он лежал на носилках без сознания, хрипло дыша, смешное лицо покраснело и опухло. Бедняга сделался больше, чем когда-либо прежде, похож на балаганную куклу – на мистера Панча, который напился до безобразия. Суровый Гэмбрил, напротив, как будто бы немного приободрился на какое-то время. Он настоял на том, чтобы идти по палубе самому (хотя его, разумеется, поддерживали с двух сторон). Когда ему стали помогать перебраться через борт, он вдруг ударился в панику и жалобно завыл:

– Сэр, не дайте им меня уронить! Не дайте им уронить меня, сэр!

– Все хорошо, Гэмбрил. Вас не уронят, не уронят! – кричал ему я, силясь придать моему голосу как можно более умиротворяющий тон.

Выглядело это, несомненно, очень потешно. Матросы с военного корабля молча скалили зубы, и даже Рэнсом (он был рядом, чтобы при необходимости помочь) на мгновение расширил свою грустную улыбку.