Сердце тьмы

Я подошел к нему и протянул руку. Он по-прежнему на меня не смотрел, в глазах читалась тревога. Этот человек словно бы ждал предупредительного звонка.

– Рэнсом, пожмем друг другу руки? – ласково произнес я.

Он охнул, густо покраснел, попрощался со мною крепким рукопожатием, а через секунду я, оставшись в каюте один, уже слышал, как он поднимается по лестнице: осторожно, шаг за шагом, смертельно боясь вызвать внезапный гнев нашего общего врага, которого он обречен был осознанно носить в своей благородной груди.

Фрейя Семи островов

Глава 1

Однажды (с тех пор прошло много лет) я получил многоречивое письмо от одного из моих старых товарищей по скитаниям в восточных морях. В ту пору он по-прежнему находился вдали от родины, но, будучи уже немолодым человеком, обзавелся домом и осел. Я представлял его себе располневшим и остепенившимся – словом, не избежавшим той участи, которая уготована всем: от нее избавлены только любимцы богов, рано получающие от судьбы удар в темя. Письмо было меланхолическое. Без конца оглядываясь назад, мой приятель то и дело спрашивал меня: «А помнишь?..» В частности, он хотел знать, помню ли я старого Нельсона.

Конечно же, я помнил старого Нельсона! Кстати, фамилия его была вовсе не Нельсон. Нельсоном его прозвали англичане – по-видимому, ради удобства, – а он и не возражал. Это был бы с его стороны чистый педантизм. По-настоящему он звался Нильсеном. Придя на Восток много раньше телеграфа, он служил в нескольких английских фирмах, женился на англичанке и долгие годы вел, как все мы, торговлю, плавая по Малайскому архипелагу вдоль и поперек, по кругу и по диагонали, зигзагами и восьмерками.

В этих тропических водах не осталось уголка или закоулка, не охваченного исключительно мирной экспансией старого Нельсона (или Нильсена). Если нанести маршруты его предприятия на карту архипелага, она будет оплетена точно паутиной вся за исключением Филиппинских островов. К ним он никогда не приближался из-за странной боязни испанцев, точнее – испанских властей. Уж не знаю, какой вред, по его мнению, они могли ему причинить. Вероятно, когда-то он начитался историй об инквизиции.

Так или иначе, Нельсон вообще испытывал страх перед тем, что называл властью: не перед английскими чиновниками (к ним он питал уважение и доверие), но перед двумя другими силами, господствовавшими в этой части земного шара. Голландцы не внушали ему такого ужаса, как испанцы, однако доверял он им еще меньше. Говоря по правде, он относился к ним с крайней подозрительностью. На его взгляд, они могли «сыграть безобразную шутку» над каждым, кто имел несчастье им не угодить. У них были свои законы и правила, но, применяя их, они пренебрегали принципом честной игры. Когда Нельсону приходилось иметь дело с тем или иным должностным лицом, невозможно было без жалости видеть его тревожную осмотрительность, помня о том, что однажды этот человек, как говорили, преспокойно явился в деревню новогвинейских каннибалов, чтобы выменять у них товара менее чем на пятьдесят фунтов (а он, необходимо заметить, всегда был упитан и мог сойти за лакомый кусок).

Помню ли я старого Нельсона? Как не помнить! Правда, никто из моего поколения не знал его в пору расцвета. В наше время он уже «отошел от дел»: купил или арендовал часть островка у султана маленького архипелага, называемого Семью островами и расположенного немного севернее Банки. Сделку, я полагаю, совершили законно, но будь наш Нельсон в самом деле англичанином, голландцы нашли бы повод, чтобы без церемоний его прогнать. Настоящая фамилия сослужила ему хорошую службу: скромного датчанина, который всегда вел себя примерно, голландские власти не тронули. Вложив в плантацию все свои деньги, он, естественно, старался ни у кого не вызывать даже тени недовольства. По разумным соображениям такого рода он и недолюбливал Джеспера Эллена. Но об этом позже.

Да! Я не мог не помнить Нельсонова большого гостеприимного бунгало на отлогом мысу, его дородной фигуры, обыкновенно облаченной в белую рубашку и белые брюки (от своего альпакового пиджака он при первом удобном случае избавлялся). Помнил я и его круглые голубые глаза, и светлые усы, торчащие, как иглы рассерженного дикобраза, и привычку внезапно садиться и обмахивать себя шляпой. Но ни к чему скрывать, что первым делом всякому вспоминалась дочь Нельсона, которая в ту пору как раз поселилась у него и стала своего рода королевой Семи островов.