Сердце тьмы

Фрейя Нельсон (или Нильсен) принадлежала к числу тех девушек, которые не скоро забываются. В сочетании с совершенным овалом лица и восхитительным цветом кожи ее прелестные, счастливейшим образом сложившиеся черты дышали здоровьем, силой и тем, что я назвал бы неосознанной уверенностью в себе – приятнейшей, хотя и несколько эксцентрической решимостью. Не стану сравнивать ее глаза с фиалками, поскольку они были светлее и ярче. Всегда широко открытые, они глядели прямо и смело при любом расположении духа. Ее длинных темных ресниц я никогда не видел опущенными (этой привилегии, смею предположить, удостоился лишь Джеспер Эллен), однако не сомневаюсь, что в такие моменты она выказывала особое многогранное очарование. Ей случалось (Джеспер сообщил мне это однажды в порыве трогательного идиотического восторга) сесть на собственные волосы. Очень возможно. Очень возможно. Но лицезреть это чудо собственными глазами мне было не дано: я радовался и тому, что мог видеть обычную ее прическу – аккуратный пучок, который очень шел, потому что не скрывал правильных очертаний головы. Сами волосы, это истинное богатство, были такими блестящими, что казалось, будто они способны излучать собственный золотистый свет – за опущенными жалюзи в приятной полутьме западной веранды или в тени фруктовой рощи возле Нельсонова дома.

Одета Фрейя обыкновенно была в белое платье, открывавшее аккуратные шнурованные ботинки из коричневой кожи. Изредка в ее туалете появлялось что-нибудь голубое. Физические усилия как будто бы нисколько не утомляли ее. Однажды я видел, как в солнечную погоду она выходила из лодки после долгой прогулки (ей нравилось плавать одной вокруг островка), нисколько не запыхавшаяся. Ни единый волосок не выбился из ее прически. А по утрам, выходя на веранду, чтобы окинуть взглядом морской пейзаж, расстилавшийся к западу, в сторону Суматры, эта девушка искрилась свежестью, как капля росы. Только капля росы эфемерна, а в дочери Нельсона ничего эфемерного не было. Я помню ее крепкие округлые руки с красивыми запястьями, крупные ладони, длинные ловкие пальцы.

Не знаю, в буквальном ли смысле Фрейя родилась на море, но до двенадцати лет она непрестанно путешествовала вместе с отцом и матерью на разных кораблях. Потом, потеряв жену, старый Нельсон всерьез обеспокоился тем, что ему делать с девочкой. Одна добрая сингапурская леди, тронутая его немым горем и плачевной растерянностью, предложила взять Фрейю на свое попечение. У этой дамы она прожила шесть лет, в продолжение которых ее отец «отошел от дел» и обосновался на острове. Когда добрая леди уехала в Европу, дочь поселилась у него.

Первым и главнейшим шагом, который старик совершил, готовясь к этому событию, была покупка рояля «Стейн и Эбхарт». Я кое-что о нем знаю, поскольку именно на мою долю выпал жребий доставить его на остров (в ту пору я служил капитаном маленького торгового парохода). С большим трудом выгрузили мы огромный ящик на плоский, поросший кустарником кусок скалы (во время этой операции одна из моих шлюпок чуть не лишилась дна). Затем мы всею командой, включая механиков и котельных машинистов, напрягли наши встревоженные умы и при помощи валиков, рычагов, намыленных наклонных досок и прочих приспособлений, трудясь под палящим солнцем, как египтяне при строительстве пирамид, дотащили рояль до дома, а там взволокли на веранду, бывшую, по сути, гостиной. Когда ящик был осторожно разобран, нашим взорам открылся великолепный монстр палисандрового дерева. Охваченные благоговением, мы вкрадчиво подтолкнули его к стене и лишь тогда впервые за целый день вздохнули свободно.