Сердце тьмы

Нельзя сказать, чтобы Хемскирк был типичный голландский морской офицер. Я достаточно их повидал и не совершу такой нелепой ошибки. Лицо у него было крупное, чисто выбритое. Между обширными плоскостями загорелых щек втиснулся тонкий крючковатый нос и маленький рот. В черных волосах уже появилось несколько серебряных нитей, темно-карие глаза смотрели неприятно: Хемскирк имел привычку угрюмо коситься по сторонам, не поворачивая головы на короткой жирной шее. Плотное круглое туловище в темном кителе с золотыми погонами поддерживали ноги в белых тиковых брюках – тоже плотные и круглые. При ходьбе он обыкновенно широко их расставлял. Череп под белой фуражкой казался, как и все остальное, очень толстым, но мозгов в нем помещалось достаточно, чтобы злонамеренно воспользоваться нервным трепетом бедного старого Нельсона перед всем, что имеет хотя бы отдаленное касательство к власти.

Прежде чем войти в дом, Хемскирк молча обходил всю плантацию, словно она принадлежала ему. На веранде он усаживался в лучшее кресло, оставался на обед и ужин (даже не давая себе труда напроситься, просто сидел и сидел). За одну только бесцеремонность в отношении мисс Фрейи его следовало бы вышвырнуть вон, и, будь он нагим дикарем с копьями и отравленными стрелами, старый Нельсон (или Нильсен), дал бы ему отпор голыми руками. Однако золотых погон, тем более голландских, всегда оказывалось достаточно, чтобы повергнуть Нельсона в ужас: старик позволял ничтожеству держаться пренебрежительно, пожирать глазами дочь и пить лучшие вина из маленького домашнего запаса.

Однажды я попробовал заговорить с Нельсоном о том, как держит себя его гость (примеры я наблюдал своими глазами). Больно было видеть испуганно округленные глаза бедняги. Сперва он закричал, что лейтенант его старый друг, славный малый. Но я продолжал смотреть на старика в упор, и в конце концов он, запнувшись, поневоле уступил: конечно, Хемскирк – человек не самый приветливый, впрочем, это только снаружи, а в глубине души…

– Приветливые голландцы мне здесь не встречались, – прервал его я. – Приветливость, пожалуй, не так уж и важна, но разве вы не видите…

По-видимому, поняв, к чему я веду, Нельсон вдруг поглядел на меня так испуганно, что мне не хватило духу продолжать. Голландец положил глаз на его дочь – это я, разумеется, и хотел сказать, причем выражение было бы самое верное. Чего Хемскирк ждал, какой план вынашивал, я не знаю. Откуда мне знать? Может, он считал себя неотразимым или принимал Фрейю за ту, кем она не была, поскольку превратно истолковывал живость, уверенность и непринужденность ее манер. Так или иначе, лейтенант положил на девушку глаз. Нельсон прекрасно это видел, но предпочитал не замечать и слышать предостережений не желал.

– Я одного хочу: жить спокойно, не ссорясь с голландскими властями, – пристыженно пробормотал он.

Он был неизлечим. Я жалел его, и мисс Фрейя, думаю, тоже. Ради него она сдерживала себя, причем так же, как делала все: просто, безыскусственно, даже с веселым видом. Для этого, надо полагать, требовались немалые усилия, поскольку в знаках внимания, которые делал ей Хемскирк, ощущалась презрительность, с которой трудно было мириться. Голландцы такого сорта высокомерны с нижестоящими, а на Нельсона и Фрейю этот офицер королевского флота смотрел как на людей, во всем ему уступающих.

Не скажу, чтобы я испытывал к Фрейе жалость. Она не принадлежала к числу девушек, склонных видеть вещи в трагическом свете. К ее затруднениям я мог относиться сочувственно, но она казалась способной все преодолеть и даже вызывала восхищение своим спокойствием. Лишь время от времени, когда Хемскирк встречался в бунгало с Джеспером, Фрейя ощущала некоторое напряжение, да и то заметное не всем. Лишь мои глаза замечали легкую тень на ее лучистом лице. Однажды я не удержался и сказал ей:

– Честное слово, вы великолепны!

Она только слегка улыбнулась.

– Что действительно важно, так это не дать Джесперу наделать глупостей, – сказала она, и я увидел нешуточную тревогу, притаившуюся в тихой глубине честных глаз, которые глядели прямо на меня. – Вы ведь поможете мне?

– Конечно, мы должны его сдерживать, – заявил я, очень хорошо понимая причину ее тревоги. – Он становится таким идиотом, если его раздражить!

– Еще каким! – мягко подхватила она: у нас это вошло в обычай – шутливо бранить Джеспера. – Но я его немного укротила. Теперь он хороший мальчик.

– И все равно он может раздавить лейтенанта как таракана, – заметил я.

– То-то и оно, – пробормотала Фрейя и торопливо прибавила: – Этого нельзя допустить. Вообразите, в каком положении окажется бедный папа! Кроме того, я намерена сделаться хозяйкой драгоценного брига, чтобы плавать по здешним морям, а не где-нибудь за десять тысяч миль отсюда.

– Чем скорее вы взойдете на борт, чтобы присматривать и за бригом, и за капитаном, тем лучше, – ответил я серьезно. – Вы их обоих должны утихомирить. Думаю, Джеспер не протрезвится, покуда не увезет вас с этого острова. Когда он вдали от вас, вы не видите его, а я вижу, и его воодушевление меня почти пугает.