Сердце Запада

Веберы, дядя и племянник, надеялись все же, что он помер, а если не помер, то в Шерман не явится. Им хватало и его партизан, которые иногда появлялись в этих краях. Некоторые понимали намеки и быстренько уматывали из округа куда подальше. С остальными приходилось вести воспитательную работу… и никто ж не виноват, что работа порой заканчивалась смертью воспитуемого. Но все в рамках законов, что вы! Какое может быть беззаконие, когда тут половина населения еще не перестала точить зубы на юнионистов и веревка для линчевания найдется в каждом доме.

Центральная площадь Шермана, фото примерно тех времен

Почтовая карета со стороны Форт-Смита приходила в Шерман вроде как по расписанию, но не очень четко: в случае непогоды на трассе порой задерживалась и довольно сильно. Кучер отставание пытался сократить, но это уже как получится. Однако погоды последние дни стояли вроде бы хорошие, и Карл Вебер надеялся, что карета прибудет раньше, чем стемнеет, и не придется полночи ждать.

В ожидании прибытия почты он прошелся вдоль домов, выходивших на центральную площадь.

В сущности, Шерман зародился вокруг орехового дерева. По мере того как Шерман рос, жизнь сосредоточивалась вокруг ореха-пекана в юго-восточной части площади. Судебные заседания проходили в его тени; он служил общественным центром, церковью, почтовым отделением и местом общих собраний. По воскресеньям люди собирались под пеканом на религиозные службы, в то время как мужчины приставляли оружие к стволу дерева в качестве меры предосторожности от индейских набегов. В течение недели заезжие торговцы развешивали свои седельные сумки на нижних ветвях, когда они занимались своими делами. Письма ждали оказии в карманах старого пальто, свисающего с дерева, и путешественники, едущие в разных направлениях, переносили их ближе к месту назначения. Однако уже во времена основания селения орех был старым деревом, и к 1866 году от него осталась только память и остатки трухлявого пня. Может, и хорошо, что орех до войны не дожил, а то не миновать бы ему судьбы висельного дерева.

Почта, окружной суд, гостиница с рестораном, самый крупный магазин — все это находилось в домах, выходящих фасадами на площадь.

Карл зашел в один из салунов — не столько ради пива, сколько для того, чтобы посмотреть, не околачивается ли там кто-то нежелательный, не нашел, к кому придраться и вышел на улицу.

Из соседнего дома, где жил и принимал пациентов местный врач, вышла дама под густой вуалью, и Карл приподнял шляпу, приветствуя:

— Добрый вечер, миссис Фэйрчальд!

Вуаль не мешала ему узнать даму: миссис Фэйрчальд была единственной женщиной в городе, которая в общественных местах предпочитала закрывать лицо, и у нее были для того веские причины.

Дама сухо ответила. Хотя они с мужем переехали в Шерман уже несколько месяцев назад, она плохо знала жителей города, предпочитая вести уединенную жизнь на ранчо.

Карл постоял, размышляя, не навестить ли салун на другом конце площади, но вдали северный конец выходящей из площади улицы вроде бы подернулся пылью… да, там определенно кто-то ехал… да, это точно почтовая карета, — и поспешил к почте.

Он подошел, когда пассажиры уже выходили из кареты, но все они, за исключением одного мужчины, ехали дальше на запад. Женщина была только одна, но с ней был муж, и Карл их в лицо знал, он встречал уже это семейство в Гейнсвилле.

Кондуктор сообщил, что других женщин на всем пути из Форт-Смита не было, если не считать индианки, которая сошла в Богги-Депо.

Карл отошел от кареты и услышал:

— А почему ты спрашиваешь о моих тетках?

Местный парень, который весь вечер околачивался на площади, смотрел на него с беспокойством. Он был из семейства, которое переехало из Арканзаса в начале войны, воевал за конфедератов и вообще относился к тем местным жителям, которых Карл ненавидел, но был вынужден терпеть.

— Из Форт-Смита попросили узнать, были ли они в почтовой карете, — ответил Карл. — А что, должны были приехать?

— По нашим расчетам — вряд ли, скорее следующим рейсом, — поделился соображениями парень. — Так, на всякий случай сегодня пришел. А что случилось, как думаешь?

— Не знаю, — проговорил Карл. — Что-то нехорошее.

* * *