— Ну, поддался. — Чего теперь-то врать? — Йоганн пожертвовал своим местом, вот и я решил… поучаствовать, что ли. Зато Берто меня в самом деле подловил.
— Чтобы затем поддаться опять-таки Катершванцу?
— Думаешь?!
— Иногда, — Валентин улыбнулся. — Тогда я фехтовал, мягко говоря, посредственно, и то, что первого в Лаик чаще всего называет шпага, мне казалось несусветной глупостью. Я и сейчас так считаю.
— Ты только Ульриху-Бертольду об этом не брякни!
— Я постараюсь. — Вторая улыбка за минуту! Нетушки, наши дела отнюдь не унылы. — Именно знакомство с Ужасом Виндблуме меня и навело на некоторые мысли. Ну и пресловутая дуэль, после которой я решил, что буду учиться и научусь!
— Ты и научился.
— Еще осталось кого-нибудь убить, хотя за этим дело вряд ли станет — после победы, а мы должны победить, из щелей выберется множество мерзавцев. Самые дальновидные наверняка лезут уже сейчас, но мы рискуем уйти в сторону. Описательные и точные науки по-лаикски тебе тоже ничего не дали?
— Точные были бы ничего, не обкорми меня ими дома, а описательные… Мэтр Шабли оказался дрянью, но учил он неплохо, дело было не в нем!
— Не в нем. В том, что тебе переставал нравиться Талиг, которому ты, будучи Савиньяком, собирался служить. Знаешь, если мы уцелеем, я поверю, что Излом — благо…
— Я устал, — зевнул Арно, — драться мне лень, а понимать тем более. Объяснил бы ты по-человечески, Излом-то к Лаик каким боком?
— Хорошо, я попробую. То, что в Сэ не в восторге от того, что творится, мне стало ясно по твоим выходкам на уроках, но ты и твои братья — вторая часть уравнения, давай сперва покончим с первой. Ты о ней вряд ли задумывался, ведь Савиньяки последний раз меняли сторону при Франциске.
— То ли дело ты!
— То ли дело я. Или Эпинэ, который еще и Агарис видел. Полагаю, ты согласишься, что у двух последних мятежей не было ни единого шанса. Талиг Сильвестра не просто устоял, он казался если не вечным, то достаточным и для детей, и для внуков ныне живущих. Само собой, на сторону победителей начали переходить те, кто думает лишь о себе. Им требовалось доказать свою лояльность, и они принялись выслуживаться. Сильвестр их привечал, как и Манрики с Колиньярами. Это логично — для прогулок в парке многие покупают не морисков, а линарцев.
— Ну, кому-то и табурет лошадь.
— А кому-то и Заль — генерал. В начале Двадцатилетней такие либо выжидали, чья возьмет, либо перебегали к тем, кто казался сильнейшим… Другое дело, что в твоем доме подлецов и подхалимов не жалуют. Ты вступился за того, кого обижала свинья с перевязью, даже не задаваясь вопросом, кого защищаешь. Для тебя в этой истории главным был Арамона, а любой, кому принимался вредить Свин, становился своим. Продолжайся так и дальше, твоему сыну или внуку могло бы прийти в голову, что Алису свергли рвущиеся к власти мерзавцы, а Борн с Окделлом погибли за честь и свободу.
— А дриксов с гаунау куда девать?
— Нашли бы, особенно если б появился новый Дидерих. Чем дальше, тем наверху скапливалось бы больше грязи, а те, кто с грязью несовместим, уходили бы. С обидой, разочарованием, злостью. Я часто представляю себе лестницу, по одной стороне которой, сжав зубы, спускаются приличные люди, а по второй поднимаются счастливые мерзавцы. Рано или поздно их наверху наберется столько, что за ними настоящего Талига будет уже не разглядеть.
— Слушай, поговори об этом с Ли! Конечно, если только…
— Арно, — потребовал Придд, — не смей даже думать, что с твоим братом что-то случилось. Будь так, мы бы, и ты первый, почувствовали.
— Мы в Гаезау, а Лионель кошки знают где!
— Расстояния ничего не меняют. В Васспарде и Багерлее меня и смерть моей крови разделяло лишь несколько стен, но была еще и Габриэла. Когда она утонула, с точностью до часа неизвестно, но в тот день и примерно в то время я запел. Второй раз после смерти Юстиниана.
— Ты?!
— Представь себе. И это при том, что родичи вечно поющих найери обычно молчаливы.
— А первый раз? Хотя чего я лезу!
— Лезь, мне хочется говорить. Первый раз был, когда мне по совету герцога Алва удалось обмануть гарнизон и стражу. Я подъезжал к роще, где мы с герцогом условились встретиться, и внезапно понял, что пою… Кажется, горники решили утра не дожидаться, так что, раздумав ложиться, мы угадали. Жаль, ты так и не растер ноги.
— Они не очень-то и болят, — без особой уверенности буркнул Арно и обернулся. Торопливо пробирающийся к ним со стороны маршальской палатки офицер ростом и походкой напоминал Сэц-Пуэна, каковым и оказался.
— Садитесь, — Валентин подвинулся, уступая место до предела вымотанному адъютанту. — Будете можжевеловую?
— Потом… — одноглазый капитан вздрогнул и вытер лоб. — Господин полковник, я должен… Должен довести до сведения высших офицеров, что маршал умер. Наверное, сердце… Корпус остался без командующего.