Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Алексеев предлагает своё виденье Дьявола в «тяжёлой и нечистой атмосфере Парижа» – это сидящий за накрытым столом самоуверенный господин с лицемерно-лукавым выражением нижней части лица (лоб срезан краем листа), знакомый нам по «Братьям Карамазовым» (иллюстрация «Великодушный игрок»). А может быть, этот циничный Богач-искуситель, заказчик рекламных роликов, стремящийся поставить «бессмысленную» (с его точки зрения) красоту художественной анимации на службу господину Бизнесу? Уж не его ли вспомнит в своём эссе художник, написавший: «Тогда к Альфеони явился Дьявол».

«Маленькие стихотворения в прозе» с офортами и акватинтами Алексеева, отпечатанные в мастерской Э. Ригаля, вышли в издательстве Imprime pur la Societe du Livre d’Art. Тираж составил 148 нумерованных экземпляров, из них 120 – для членов и членов-корреспондентов общества.

Интересны теоретические рассуждения Алексеева о работе с гравюрой в статье «О важности приёма»: техника исполнения графического произведения существенно важна для автора. «Произведение искусства представляется мне некоей кристаллизацией отдельной части этого хаоса неким упавшим с неба аэролитом. Необходимо большое усилие воли, чтобы вызвать такую кристаллизацию. А технический приём – одна из внешних причин, которая мощно влияет на эту кристаллизацию».

Отдельно Алексеев останавливается на чрезвычайно важном для него рождении образа, которому способствует сам ритм работы. «Образ, предчувствуемый творцом, неясен у него в мозгу – как галлюцинация. Только в процессе воплощения он приобретает точные пластические формы. Ритм воплощения – один из самых мощных факторов творчества. Если чёрная гравюра резцом потребует шесть дней работы, подобная офортная гравюра может занять всего шесть часов. Таким образом, для того, чтобы вам не наскучила гравировка резцом, нужно оставаться спокойным, холодным, глубоко уверенным в себе: нужно сохранять в себе ровный интерес к создаваемому изображению все эти шесть дней. И нужно уметь передать сильный духовный импульс, внезапный порыв возбуждения, верный и мгновенный рефлекс – то, что называется вдохновением – для того, чтобы создать офорт. Создание офорта почти целиком происходит в воображении». А вот что касается фактуры изображаемого: «Собранные вместе, на одном листе, разные фактуры похожи на тембры составляющих оркестр инструментов». И важная формулировка: «Есть связь между техническим приёмом и творческой манерой индивида. И тот, кто хочет выразить себя и думать по-своему, должен найти свою собственную технику». Эти слова звучат здесь как подведение итогов всей его довоенной деятельности в книге.

Алексеев – Герёфф дю Перрона

Так ли неожиданно было для Алексеева, что он стал героем автобиографического романа «Родина» нидерландского писателя Шарля Эдгара дю Перрона, того самого, что подарил Гриневской экзотических кукол-марионеток? Под вымышленным именем Герёффа автор вывел Александра Алексеева. Себя назвал Артур Дюкло. Андре Мальро – Эверле. Книга и начинается с эпиграфа Мальро, в котором Перрон увидел философский смысл своего произведения: «Мы должны искать в себе что-то, кроме себя, чтобы иметь право смотреть на себя в течение долгого времени».

Дюкло – журналист, живёт в Индонезии и часто бывает в Париже. В 1933 году в кафе на Монпарнасе он встречает своего знакомого – Герёффа. «Невероятно элегантный мужчина» входит через вращающуюся дверь и приближается к столику, где сидит Дюкло. На нём светло-серый костюм, красный шейный платок-фуляр, мягкая шляпа. Глубокие морщины на лбу и густые рыжевато-русые волосы. Давно не видевшиеся друзья начинают доверительную беседу. Прежде всего, о положении иностранцев в Париже. Герёфф признаётся: он чувствует себя русским и никогда не будет полностью понимать французов. Однако он всё-таки предпочитает быть «человеком без родины в Париже, чем жить в сегодняшней России по её новым фанатическим правилам». Он вспоминает пейзажи России, те места, где бы он мог жить в старости и иллюстрировать детские книги. Дюкло удивляет образ жизни друга: в одной мастерской он живёт с бывшей женой и с нынешней подругой-иностранкой Гарнетт, с дочерью и «парнем» бывшей жены. «Это что-то русское», – заключает Дюкло. Герёфф объясняет: нельзя любить одну и ту же женщину более десяти лет. Беседы продолжаются на протяжении многих встреч. Герёфф существует вне политики, не испытывает к ней интереса. Мир кажется ему нереальным, дю Перрон постоянно подчёркивает его живую фантазию. Герёфф много говорит о русской душе, о русском чувстве мистического и о большой разнице между русским и французом. Ему важны детские воспоминания. Он рассказывает о своей жизни на вилле под Константинополем, про отца и мать с подробностями, и нам хорошо известными, вплоть до таких деталей, как имя садовника или кличка чёрного пуделя Арапки.