Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Белые силуэты рассеяны в точечном пространстве, где можно разглядеть ещё и заштрихованные женские фигурки, усиливающие ирреальность происходящего. Параллельные чёрные провода электропередачи на заднем плане здесь, как враги сновидениям и мечтам, жёстко замкнули прелестную картину-видение. Алексеев продолжает расширять сюжет. Он материализует страстное желание героя: любящая пара на добродетельной прогулке. Аптекарша у него, дама самого прозаического провинциального вида, по-семейному держит кавалера под руку. Убедительная обманка. Просматривается парафраз знаменитого двойного портрета таможенника Руссо с его увлечённостью примитивом: неузнаваемый Аполлинер с грузной музой, не имеющей сходства с подлинной, хрупкой и нежной, Мари Лорансен, словно предстоят перед зрителями. Тоже своего рода обманка, тем более что в чёрной ночной воде отражения влюблённых белеют, как и тонкий серп луны. А мост отражается зеркально, образуя некую чёткую геометрическую фигуру с двумя круглыми пролётами, рифмующимися с круглыми очками смотрителя, или наоборот. «Под мостом наших рук…»[33] – как из стихотворения «Мост Мирабо», посвящённого Лорансен и принадлежащего к лучшим поэтическим творениям ХХ века.

Но замкнутому в пустоте провинциального существования наивному смотрителю, как ни мечись, не найти выхода. Романтическое ночное небо – лишь в колбе с загнанным влюблённым. Там над ним сверкали звёзды, пылало солнце. На финальной гравюре – торжество провинциальной пошлости. Но и торжество авторской метафизики. Смотритель дорог обмякшей тряпичной куклой рухнул в шезлонг мадам Ребек. Над обессиленным телом – брошенная и забытая подруга Елена, окружённая небесным сиянием, ей мнится её звёздный час. Две хозяйкиных незамужних дочки, тоже в ожидании каждая своего часа, – по обеим сторонам неудачника симметричными белыми силуэтами, знакомый по «Носу» не только ритмический ход. Две сидящие замершие фигуры словно вобрали в себя те белые, миниатюрные, что мерещились ему в парке. Белые волнистые линии на чёрном снова отсылают нас к теме житейского моря, провинциальной повседневности, из которой невозможно выпрыгнуть в придуманный миф. Это явь.

Казалось, однообразие композиционной симметрии могло бы смутить, но артистичная продуманность ритмов чёрного и белого создали мелодию, объединившую гравюры в гармоничное целое. Это вполне соответствует и стилю писателя, который, по словам Моруа, «обращается с темами на манер музыканта. Какая-нибудь идея, будучи изложена, затем разрабатывается во всех тональностях, для правой и левой руки, для флейты, гобоя и контрабаса». По Моруа, Жироду был звездой первой величины в плеяде их поколения.

«Аптекарша» с семью ксилографиями Александра Алексеева, размещёнными на вклейках, будет отпечатана в Тулузе 3 ноября 1926 года элитарным тиражом в 340 экземпляров. Бумага разных сортов самого отличного качества. Два экземпляра на бумаге Japon Imperial. Двадцать три экземпляра на той же бумаге пронумерованы. 300 экземпляров на бумаге Verge d`Arche, тоже пронумерованных. Десять экземпляров не предусматривали продажу. Книга художника. Первая в его жизни.

Элементы сюрреалистического мышления, выраженные Алексеевым в столь элегантной форме, не могли не покорить экстравагантного Филиппа Супо, считавшего «Аптекаршу» самой красивой новеллой Жироду. Он напишет прозорливо, с точностью формулировок: «…В узком и замкнутом мире гравюры появился новый человек, одарённый аккуратностью и в то же время смелостью творческого подхода. В досках к "Аптекарше" Алексеев проявил не только свою смелость, но и свою силу. Художник полностью владел материалом, он выступал не просто как иллюстратор, он стремился освободить гравюры от текста. Ему хотелось прежде всего, чтобы иллюстрация проливала новый свет на книгу, а не была лишь украшением или способом акцентирования каких-то произвольно выбранных фраз. Иллюстрации к "Аптекарше" являются неким зачатком, по которому можно предугадать не только личность художника, но и эволюцию всего его творчества. <…> мы получаем возможность восхищаться гравюрами не только как экспозицией текста, но и как источником света, который раскрывает иллюстрируемый текст изнутри. Алексеев раскрылся в иллюстрациях к "Аптекарше" как человек, не боящийся бросить вызов обыденности и готовый добиться своего».