Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

«Братья Карамазовы» с его иллюстрациями не были первым знакомством французских читателей со знаменитой книгой Достоевского. Уже в 1880 году во Франции вышло первое издание «Братьев Карамазовых», а в 1886 – второе. В 1929 году в издательстве «Плеяда» Шифрина тиражом 1600 экземпляров – перевод рассказов Достоевского «Кроткая» и «Сон смешного человека» под общим заглавием «Фантастические истории» с заставками Александра Бродовича. Именно в особом интересе к отношениям человека с Богом видели французские писатели отличие Достоевского от прозы европейских романистов. Как-то Алексеев обронил: каждое произведение требует собственной, отдельной техники. Во многих каталогах-резоне указано, что он сделал к «Братьям Карамазовым» сто литографий. Но Михаил Шемякин вспоминал совсем другое: «Алексеев подарил мне всю серию своих литографий к роману "Братья Карамазовы". К тому же ещё рассказал связанную с ними историю, назвав её трагикомической. Создавая серию иллюстраций, он решил сделать её как имитацию под литографские камни. Работал в мастерской с серной кислотой, которая используется для травления цинка. Фактически это была технология усложнённой акватинты, а впечатление получалось как от работы на литографских камнях».

Если техника была экспериментальной, то в остальном он действовал по установленным для себя правилам: «До того, как начать иллюстрировать, я обычно анализировал композицию текста, знакомился с биографией автора и подробностями периода его жизни, условий, когда у него зародилась идея произведения, подобно тому, как это делал бы литературный критик». Светлана шутливо сравнивала книгу, которую отец собирался иллюстрировать, с тщательно «разделанным» цыплёнком на тарелке. «Он делал множество заметок, когда её читал». И, набрасывая десятки, а иногда и сотни эскизов к будущим иллюстрациям, уже давал им названия. Он выявлял суть каждого выбранного им персонажа и эпизода, искал новые художественные подходы к выражению творческой манеры Достоевского. Он строил композиции на эмоциональном контрасте двух противоположных стихий, чёрного и белого, укрупняя эти пятна: чёрные силуэты на белом, белые контуры чёрных силуэтов – на чёрном. К тому же художник-экспериментатор первым почувствовал особый кинематографизм прозы Достоевского и откликнулся на него пластическими кинематографическими приёмами – неожиданными ракурсами, резким кадрированием изображения. Он мечтал создать «движущуюся визуальную интерпретацию идей Достоевского и драматического развития сюжета», а в образах достичь «визуального мышления». (Оживление гравюр им будет воплощено в фильме «Ночь на Лысой горе» через несколько лет.)

Иллюстрации Алексеева к роману могут вызвать эстетический шок. Мы погружаемся в пространство, полное взрывов страсти, экстатического напряжения, острых и неожиданных ракурсов. Тут трагедия повседневности, волновавшая художника-мистика, философия жизни и смерти, знаки неумолимой судьбы и Божественного провидения.

«Забвение всякой мерки во всём», одновременно и разрушительной, и созидательной, двойственность, отрицание веры и необходимость в ней как в спасительном якоре, смесь эгоизма и самопожертвования, блуждание в плену ложных ценностей – такими представил художник героев романа. «Это трепещущее и окровавленное человечество; это сверхострая патетика; это ясновидение, прозревающее всё – сквозь мглу и ночь», – писал о романе «Братья Карамазовы» Эмиль Верхарн. Истоки сложных и непохожих характеров Алексеев открывал в их прошлом: «Прошлое Фёдора Павловича Карамазова», «Прошлое Дмитрия Карамазова», «Прошлое Ивана Карамазова»; «Прошлое Алёши Карамазова»[72]. Он сопрягал социально-бытовое и символическое. Эпизод из беспечной прошлой жизни красавца-офицера Дмитрия Карамазова весьма показателен: он изображён на фоне тенистого парка в парадной форме, в некой растерянности. Жизнь Дмитрия наполнена бесконечной гульбой да общением с принаряженными барышнями (целая стайка их фланирует в матримониальных надеждах по аллеям парка). Каждый из его портретов передаёт изменчивое душевное состояние персонажа: он то романтически парит, подобно шагаловским героям, над землёй, схватившись за сердце и вытирая слёзы («Исповедь горячего сердца»), то переживает искушение самоубийством после неправедного суда («Дмитрий хотел покончить с собой»). «Прошлое Ивана Карамазова» трактуется как интеллектуальная битва за первенство в журналистском мире, на письменном столе: настольная лампа, чернильница, газета «Ведомости». Напряжённо размышляющий Иван – в позе полководца накануне решающего сражения. А вокруг клубятся тени потенциальных читателей, один из них – с той же газетой в руках в дальнем углу тесного кабинета. Полутьма и тревожные тени, окружающие героя, сгущают атмосферу, делая её опасной.