Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

В иллюстрации дважды повторяется изображение горячо любимой Илюшечкой дворняжки, которую Коля называет Перезвон, а Илюша – Жучкой. Если в гравюре «Коля на базаре» между ног гигантских безголовых взрослых грустно торчит лишь собачья ушастая голова и две лапы, а остальное обрезано краем листа, то в иллюстрации «Перезвон» – с анималистической тщательностью во весь лист изображена «собака, встав на задние лапы, вытянулась прямо перед постелькой Илюши. Глаз кривой и левое ухо надрезано». На другой иллюстрации вокруг молящегося на коленях старца Зосимы, как в райском саду, ходят вольные бараны, ослики, кони, олени с ветвистыми рогами. Большая чёрная птица-ворон кружит над Скотопригоньевском на фронтисписе к одной из глав, рифмуясь с трагической птицей из финальной иллюстрации к «Запискам сумасшедшего». Белый голубь, порхающий над монастырём, белые и чёрные птицы, кружащиеся над головами паломников, направляющихся в монастырь с весьма разными намерениями.

Достоевский не раз упоминал гоголевскую тройку в «Братьях Карамазовых»: «роковая тройка наша несётся стремглав, и, может, к погибели». Снегирёв-старший подмечал особое тяготение русских подростков к лошадям (весьма близкое и кадету Алексееву): «русский мальчик так и родится вместе с лошадкой». По-своему обосновывал эту мысль старец Зосима: «Посмотри… на коня, животное великое, близ человека стоящее… какая кротость, какая привязанность к человеку, часто бьющему его безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая красота в его лике». Художник обращается к любимому мотиву: «Сон Дмитрия» – герой видит себя в телеге, запряжённой небольшой лошадкой, отбрасывающей гигантскую тень. Повозка с Дмитрием, кучером и лошадью дана белым цветом на вязком сером фоне со странноватым полосатым серым небом и округлой белой луной, кидающей сверху на путешественников длинную мерцающую полосу лучей. Не один раз встречаем в сюите тройку гнедых: скачущих галопом в иллюстрации «Отъезд Дмитрия в Мокрое» и застывших перед трактиром в послушном ожидании – «Приезд в Мокрое». Интересно использовано здесь художником частое в искусстве первой трети ХХ века пространственное решение с геометрически точными резкими формами.

Но есть в мире природы и метафизическое зло: агрессивные головы чёрных верблюдов в иллюстрации, посвящённой истязаниям воина-христианина, те же оскалившиеся верблюды – в апокалипсическом видении старца Зосимы из «Книги Иова»: «И верблюды-то так тогда моё воображение заняли». Чёрный ворон – символ близкой и неизбежной смерти («Истязание солдата-христианина»). Символ ничтожества слабого духом, невоцерковлённого человека перед силами зла – таракан. Художник буквализирует метафору – её злобно обыгрывает Фёдор Карамазов, вспоминая старшего сына: «А Митьку я раздавлю, как таракана. Я чёрных тараканов ночью туфлёй давлю: так и щёлкнет, как наступишь. Щёлкнет и Митька твой… Я его и без того, как таракана, придавлю».

Достоевский мечтал о всеобщем братстве людей, возлюбивших друг друга братской любовью в свете евангельских истин (слово «братья» – ключевое в названии романа). Лишь в кругу детей можно воплотить братский идеал. Изначально чисты душой дети, к которым так трогательно относился писатель, незадолго до работы над романом похоронивший двухлетнего сынишку и вложивший в уста старца Зосимы гимн детству: «Деток любите… особенно, ибо они тоже безгрешны. Яко… ангелы, а живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам».

Но, увы, детский мир зачастую – зеркальное отражение взрослых пороков. Художник подчеркнул карикатурное и злобно-агрессивное в силуэтах мальчишек – нелепую пародию на жестокий взрослый мир. Мрачновато-квадратный, набычившийся подросток Коля и взлохмаченный низенький Илюшечка в растоптанных башмаках без шнурков, угрожает собеседнику маленьким острым ножом. В девочке-подростке Лизе открывается раннее физическое созревание, нереализованное женское начало, не облагороженное духовной жизнью. Вот Коля и его любимый чёрный пёс Перезвон растерялись на базаре среди чужих людей (крупно даются чьи-то ноги в сапогах и валенках, фрагмент спин двух взрослых). Взрослые равнодушны к тайным драмам юных героев.

Трагичны повёрнутые спиной фигуры Снегирёва с сыном, раздавленных оскорбительной выходкой Дмитрия Карамазова. Они окружены вульгарно ржущими рожами – изобразительной цитатой из «Капричос» Гойи. Крупным планом – голова Илюшечки, который кусает за палец Алёшу, закрыв от отчаяния и испуга глаза. Во весь лист – бледное лицо смертельно больного мальчика с не по-детски печальным взглядом: он кажется уже лежащим в гробу («У Илюшиной постельки»).