Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Леди Мэдилейн неожиданно появляется вновь: это тёмная фигура, выделяются лишь ноги, грудь и руки, остальное прячется во мраке. За спиной на чёрном – раскрытые чёрные крылья. Под ногами – сноп искр. Алексеев, предполагает Б. Хофстеде, превратил леди Мэдилейн в одного из «ангелов смерти». Эта иллюстрация, по её мнению, – воспоминание художника о матери, которую он помнил в трауре после смерти отца, о чём упоминал в мемуарах[83], как не помышлял об обезьяне, играющей на скрипке. Это ещё более неясный сюрреалистический символ, закодированный образ, чем ухо на груди Ашера: скрюченная обезьяна со скрипкой. Пасть её открыта, белёсые глаза выпучены, она слишком реалистична для этого безумного цикла, окружена неясными образами. К кому отсылает таинственный образ? Струнный инструмент, единственный, звук которого мог выносить Ашер, последняя поддержка его разума, в руках дикого животного, играющего на нём свою партию. В эти годы струнный музыкальный инструмент (гитара, банджо или скрипка, лютня) не раз появляется в работах Алексеева – в иллюстрации к «Сибирским ночам», в сотворчестве с Женбахом (негр с банджо в руках), в «Братьях Карамазовых» (Смердяков с гитарой) и дважды здесь… Но прежде на нём играли люди. Далеко, далеко уводит нас алексеевская импровизация. Художник погружает читателя в сновидческую атмосферу видений рассказчика. Ближе к финалу цикла – другая мистическая картина, наполненная бешеными звуками и ритмами. Усеянная звёздами, с тёмными, нечёткими силуэтами призраков, похожих на ведьм, с профилем человечка в шутовском колпаке, с растопыренными пальцами странно вытянутой руки и прозрачным домом вдали… Возможно, ещё одна импровизация – на тему строфы из стихотворения Ашера: «Вечерами видел путник, / Направляя к окнам взоры, / Как под мирный рокот лютни / Мерно кружатся танцоры».

В самом финале – неясная фигура почти обнажённого мужчины, лежащего плашмя, лицом вниз. Он лихорадочно удерживает собой то, что под ним. То, что ещё напоминает жалкие остатки дома с яркой расширившейся трещиной, на неё рассказчик обратил внимание при приезде. И знакомая нам рука с белыми помертвевшими пальцами тут, и другая, чёрная, судорожно сжимающая в кромешной тьме «полный лунный круг, внезапно засверкавший мне (то есть рассказчику. – Л. З., Л. К.) в глаза». «Содрогающая темнота пространства в работе Алексеева потрясает», – отметил его почитатель Юрий Норштейн. Алексеев обыграл все степени невероятного, что предлагала ему готическая новелла По. Николь Ригаль, объясняя технику работ Алексеева к этой повести, приоткрывает «тайну» его неподражаемых гравюр: «Художник предлагает взглянуть в окно с решётчатой рамой, нанеся покрытие на поверхность вокруг него. Он посыпает канифолью всю медную пластину, нагревает её, чтобы сплавить частицы канифоли с пластиной, затем приступает к травлению, нанося с помощью кисти линии на одинаковом расстоянии друг от друга. Лестница же, напротив, выгравирована с помощью резца, как и перекладины оконной рамы. Мы видим, что некоторые перекладины тоньше остальных – они созданы с помощью техники сухой иглы. Таинственная атмосфера этих гравюр достигается благодаря различной интенсивности травления».

В начале того года Супо собирался написать монографию о творчестве художника и в письме от 11 февраля уточнял своё предложение: «Я хотел с вами поговорить, так как теперь это срочно (по причине вашей выставки), речь идёт о нашем проекте монографии, посвящённой вам. Не следует бросать эту идею, которая должна быть реализована через месяц (чтобы можно было продать экземпляры во время выставки)». К сожалению, этот благородный проект так и остался в планах. Супо считал: графические виды искусства «должны обходиться без слов… они должны возносить себя над ними и вопреки им. Они призваны выражать то, что не могут передать слова». Как именно Алексеев визуализирует и усиливает атмосферу книги, Супо не уточнял. Но заметил важную алексеевскую особенность: «комментарий» к тексту отражает его «собственную сущность», которую Супо считал настолько сильной, что она могла доминировать над характером произведения: «И, следовательно, иллюстрации художника целесообразны лишь для произведений высшего художественного качества».

Снова в Хорватии