Если верить интуиции, вокруг нее простирались огромные пустые пространства без имени и смысла. Однако ничто постепенно превращалось в нечто. Твердь под ногами, и прохладный ветерок в лицо… Верх и низ, правая половина мира и левая его часть, и бесконечность, зовущая вперед и приглашающая назад. Добро и зло, небо и земля, прошлое и будущее…
Елизавета прислушалась к ощущениям. Оказывается, она была одета и снаряжена для боя, но что ей предстояло – турнир или сражение – неизвестно. "Рассказ" о будущем не складывался, и это было скверно. Непредсказуемость будущего порождала Великую Неопределенность. Вероятности множились, словно ветви прорастающих сквозь тысячелетия генеалогических деревьев. Они ветвились и умножались, порождая все новые и новые развилки. Поколения сменялись поколениями, приходили зимы со снегами и суровыми ветрами, наступали лета, жаркие, как любовь, миры рождались и умирали, и близнецы гляделись в глаза друг друга, как в зеркала, а Елизавета стояла "посередине нигде" и готовилась встретить судьбу.
И вот она пришла – великая Госпожа, Хозяйка удачи, Считающая шансы. Елизавета уловила тягучее и мощное движение за спиной и, не раздумывая, прыгнула в сторону.
– Выбор сделан! – нет, это был не человеческий голос. С Елизаветой говорили Небо, Вселенная, Судьба.
– Выбор сделан! Ты определилась со своей половиной мира.
"Выбор?" – но Елизавета уже знала, что так оно и есть.
Ее прыжок перевернул мир, в котором она пребывала, отменив тьму и окончательно определившись с тем, что составляло основу и принципы устройства этого мира.
Огромное нечто пролетело мимо Елизаветы, обдав ее тугой волной холодного воздуха, и она увидела, что стоит посередине невероятно огромной шахматной доски. Полоса рубинового сияния рассекала расчерченное поле посередине, и вдоль нее, опасно приближаясь к поверхности, раскачивался исполинский маятник. Он был огромен, но время, которое он отмерял, текло, по-видимому, куда быстрее обычного человеческого времени. Массивный стержень маятника, уходивший в непроглядную тьму, сплотившуюся над головой Елизаветы, казался неподвижным, но секирообразная оконечность – "Эдгар По, Боже мой! Это же Эдгар По!" – была едва уловима взглядом, так стремительно она уносилась прочь, чтобы мгновенно вернуться назад. Скорость колебаний была настолько велика, что проскочить перед маятником или за ним было тем же, что перебежать железнодорожные пути перед мчавшимся изо всей мочи курьерским поездом. Нет, не так. Перепрыгнуть через рельсы, когда локомотив находится уже на расстоянии вытянутой руки.
"Что, черт побери, здесь происходит?" – но вычурность декораций, как ни странно, казалась вполне осмысленной и, более того, исполненной величия.
Та часть шахматного поля, на которой стояла Елизавета, составленная из черных и белых квадратов, представлялась ей позитивом, а та, что лежала за рубиновой чертой – белые квадраты вместо черных, и черные вместо белых – негативом. Маятник стремительно проносился перед Елизаветой то справа налево, то слева направо и воспринимался как неподвижный занавес из прозрачного черного крепа. И именно там, за завесой стремительного движения, возникла неожиданно темная фигура с мечом в руке,
– Сюрприз! – расхохотался герцог Тригерид, нанося молниеносный удар.
– Вот еще! – парировала выпад Елизавета. – Я ведь тоже могу уколоть!
Ее меч стремительно пробил "мерцающий занавес" и немедленно убрался назад, уступая дорогу возвратному движению маятника.
– Вы быстры! – признал Тригерид, нанося стремительные, словно взгляд, удары, которые, впрочем, не принесли ему удачи.
– А вы ждали чего-то другого? – ее меч пробил блок Тригерида и на мгновение погрузился в его призрачную плоть.
– Ох! – выдохнул герцог. – Вы…
– Я! – нанесла Елизавета следующий удар.
– Вы…
– Умри! – потребовала она, в третий раз, поражая сотканную из теней фигуру. – Умри!
– Я давно уже умер, миледи! – усмехнулся герцог, делая шаг назад, но голос выдал мерзавца, он был, как минимум, ранен.
– Почему бы тебе не упокоиться с миром?
То, что она сделала в следующее мгновение, было чистой воды безумием, но она это сделала. Поймав момент, Елизавета перескочила на другую сторону шахматного поля, нанесла молниеносный удар и прыгнула спиной назад, успев вернуться на свою половину мира раньше, чем секира маятника разрубит ее на части или отрежет навсегда от своего, лишь ей, Елизавете Скулнскорх, принадлежащего места.
– Ты победила! – провозгласил сухой голос, шедший, казалось, отовсюду и ниоткуда. – Ты добыла свой шанс.
Ударили колокола, заиграли куранты, трубы возвысили свои голоса, и Елизавета проснулась.
Сердце заполошно билось в груди, сорванное дыхание с хрипом и свистом вырывалось из горла, и все тело было мокрым от пота. Отчего-то именно ощущение липкой сырости оказалось наиболее сильным, и буквально выдернуло Елизавету из забытья.
– Ох! – простонала она, возвращаясь в себя. – Я…