Серебро и золото

– ... и там Итиль впадает в Хазарское море, – повествовал между тем Роман Северский. – Море сие, да будет вам известно, не в пример морю Варяжскому, бывает теплым, но шторма и там случаются изрядные. Однако речь не о божьем гневе, а о дорогах и путях, о городах и странах. На западном берегу моря стоит богатый город Самандар, а далее к югу города Каякент и Дербент. Дербентская же крепость замыкает приморское дефиле – единственную дорогу на север и юг. Магометане, да будет вам известно, господа... э... и вам, княгиня, и вам конунг, разумеется... Так вот, магометане, рекомые так же народом аль-араб, двигаясь через горы на север, доходили только до Дербента. Сейчас же, отогнанные персами, ушли из тех мест и более не угрожают Великому шелковому пути...

"О, Господи! – мысленно покачала головой Елизавета, – это мне снится? Я сплю? Я грежу? Что за речи! Что за персонажи!"

Она сделала уверенный глоток взвара, наполнившего грудь жаром и трепетом, и посмотрела на князя. Он был хорош собой: высок ростом, крепок телом, и русые с редкой сединой волосы тугими волнами ниспадали на широкие богатырские плечи. Даже некоторая мягкость черт и травяная зелень глаз, более преличиствующая девам, не портили впечатления.

– ... и вот достигли мы Шемахи, и далее, следуя с караваном, пришли в священный город Ниш. А земля там не как у нас – везде горы, и чем далее к югу, тем выше они и круче, словно волны на море, идут за волною волна, и каждая следующая выше предыдущей. Ночами там холодно, даже если днем солнце выжигает скалы и пески...

Он был необычайно поэтичен, этот князь, германским наречием владел в совершенстве, как родным, и речь его лилась, словно неторопливая река – могучая и плавная, и глаза смотрели в ночь, как если бы видел сейчас князь Северский те далекие сказочные страны, о которых вел рассказ.

– И сказки у них другие, и былины не нашего роду, – продолжал между тем князь. – А в том городе, Нише, рассказал нам один старец вот какую историю. Сидел, мол, как-то Сулейман Великий – это они так царя Соломона на свой лад зовут, иногда и Сулейманом ибн Даудом кличут, – подмигнул князь Северский сидевшему рядом с ним Аркаю Мурсе, – что по-нашему означает Соломон сын Давида. Ну, и вот сидит, стало быть, Сулейман Великий на золотом троне, окруженный людьми, ангелами и зверями. Он молчит, и все молчат, не смея нарушить его молчание. Но лев, однако, не удержался, да зевнул. А львы, будет вам ведомо, звери огромные. Это, как если бы рысь наша была в три раза больше, и рычат они, что медведи. Зевнул, стало быть, лев, и рыком своим нарушил великое молчание. В гнев пришел от эдакого неуважения Сулейман Великий и хотел уже наказать льва, но тот возьми и скажи: так, мол, и так, великий государь, а только нет на мне вины, потому что Аллах – то есть, Бог по-ихнему, – заранее все рассудил, создавая этот мир. Все предопределено под луной и солнцем, так что и мне было предопределено нынче зевнуть. Но тут вмешалась в разговор птица Симург. А птица сия, рекомая так же Сенмурв или на сарматский лад Семарглом, поставлена была над всеми птицами, как лев над зверьми. И говорит Симург, нет, лев, в твоей речи правды. Свободны мы в решениях своих и делах пред ликом господним, зато и отвечаем за грехи свои сами, не перекладывая на Аллаха то, что есть наше и только наше деяние. Заспорили. Лев свое гнет, Симург свое, и никто не хочет уступить. И вот вдруг спускается к ним от престола господня архангел Джабраил или, по-нашему говоря, Гавриил и речет: Вот прямо сейчас, говорит он собравшимся, в это самое время у падишаха Восточных земель родился сын, а у падишаха Западных земель – дочь. И предопределено им встретиться и соединиться, когда войдут в возраст, и принцесса от того соединения невенчанная родит принцу сына. Что ж, Симург, если ты права, то уж, верно, сможешь помешать тому юноше, познать принцессу. Согласна? Да, отвечает Симург, так и сделаю. Что ж, говорит тогда Джебраил, попытайся раз так…

"Ох-хо-хо!" – вздохнула про себя Елизавета, рассеянно слушавшая рассказ, и сделала еще один глоток взвара. Жидкое пламя со вкусом меда и полыни вспыхнуло в горле, прокатилось сквозь грудь, зажигая мимоходом сердце и пресекая дыхание, волной жара обдало желудок. История, которую взялся излагать князь Северский, была похожа на все те арабские сказки, что рассказывала красавица Шахерезада, чтобы не потерять девственность в постели султана. На взгляд Елизаветы, перед глазами которой вставало сейчас жаркое золотое марево, усилия Шахерезады плохо соотносились с угрозой дефлорации.

"Тысяча и одна ночь… Это сколько же будет? Три года? С ума сойти!"

Но, с другой стороны, Елизавета не была уверена, что проблема состояла всего лишь в том, чтобы из принципа "не возлечь" ненароком с этим самым султаном. Возможно, Шахерезаде угрожало усекновение головы. Все возможно, но Елизавета этого не помнила. А рассказ князя, судя по всему, подходил к кульминации.

– И тогда развернули кожи, – повествовал князь, – и нашли в них принца, принцессу и их новорожденного ребеночка…