Серебро и золото

А тот шестопер ей в лицо ведь так и не попал – успела уклониться. Смерть пронеслась над головой, обдав волной дождевых брызг, а в следующее мгновение собственный Моргенштерн Елизаветы поставил точку и в этом поединке. Одном из множества пережитых ею в тот день, не первом и не последнем, и даже не самом ужасном. Шестопер ее не задел, но и Елизавета не убила рыцаря с дубом и вороном на щите, а лишь оглушила, судя по всему, не высадив даже из седла. Бывает и так, и, возможно, эта сцена не осталась бы в памяти Елизаветы, вытесненная другими впечатлениями дня, однако случилось так, что запомнилась, и не случайно. Только успела Елизавета нанести свой ответный удар, как заиграла где-то рядом труба, забили большие барабаны, и судьба сделала свой очередной неожиданный – и, пожалуй, даже невероятный – поворот. Перелом в сражении случился в связи с резким, как удар молнии, и непредсказуемым, словно проявление стихии, изменением обстоятельств. Вот только что, галичмерцы и скульнхорнцы отчаянно сражались с саксонцами, уступая им в численности один к трем, и вдруг шансы сровнялись, потому что по Элве подошел с севера, от далекого Варяжского моря, флот под командованием Олафа Йорта, имея на борту десант в две тысячи баварских пехотинцев – копейщиков да меченосцев и три сотни икьхгорнских лучников, вооруженных ростовыми луками, короткими пехотными мечами и треугольными щитами. А с запада уже накатывалась кавалерийская лава: это Томас граф де ла Марк и Хьюго герцог Церенгенский вели в бой три тысячи баварских, швабских и бургундских рыцарей, и теперь уже саксонцам приходилось драться и по фронту, и в тылу…

"Надо же, каким неверным может быть военное счастье!" – усмехнулась Елизавета и в четвертый раз наполнила серебряную чарку.

"За ваше здоровье, дамы и господа!" – она отсалютовала пирующим в паласе Тильде и Дамалю, Хьюго и Зои, Эрику, Олафу и всем-всем-всем, включая сюда и датчан Гильденстерна и Розенкранца, с которыми сроднилась за время своего безумного похода, отсалютовала и выпила залпом чару жидкого пламени, пахнущего летом и солнцем, медом и травами.

– Ах! – на мгновение ей стало жаль, что не пошла со всеми на пир, но от взвара ее уже бросило в жар, и сладко закружилась голова, и перед глазами растеклось золотое марево. Так что и ноги мерзнуть враз перестали, и на висках выступил пот, и теплая струйка скатилась по шее из-под скулы в ложбинку между грудей, и до постели Елизавета добралась, уже едва соображая, кто она, зачем, и где...

Во сне, однако, ее одолевали все те же демоны отчаянных сражений и безнадежных битв. Елизавета спала, но сон ее был неспокоен: она сражалась, снова и снова переживая прекрасные и ужасные моменты отгремевшей битвы, слышала проклятья и божбу, стоны и вопли, грязную ругань и безнадежные мольбы. Видела кровь и грязь, и смерть во всех ее тошнотворных проявлениях, вдыхала запахи убийства и ненависти, крови и испражнений, лошадиного пота и человеческой мочи. Ей не было покоя даже в пьяном забытьи, и чувство опасности не отпускало Елизавету ни на одно мгновение.

"Что?" – она проснулась рывком, мгновенно перейдя из зыбкого забытья к ясному осознанию места и времени.

"Какого черта!" – но еще раньше, чем заметила смутную тень у дверей, рука нащупала под подушкой кинжал Людо.

– Эй, ты! – каркнула Елизавета, рывком садясь в постели.

– Ой! – испуганно взвизгнула тень и шарахнулась в темный угол возле дверей.

"И это убийца?" – ужаснулась Елизавета, примеряясь тем временем, как бы половчее уложить поганца в гроб.

"Или это поганка?" – было в голосе ночной тати нечто, позволявшее предположить, что это скорее женщина, чем наоборот.

– Ты кто? – голоса, как не было, так и нет, так что Елизавета хрипела, как могла, но и могла она не слишком хорошо.

– Ты кто? – выхрепела она вопрос.

– Г... графиня... – заикливо откликнулась смутная тень.

"Графиня? – удивилась Елизавета. – А я тогда кто?"

– А я тогда кто? – озвучила она свое недоумение.

– Вы мужчина моей мечты, ваше величество! – пылко воскликнула тень и шагнула в полосу колеблющегося света рядом с камином.

При ближайшем рассмотрении незнакомец действительно оказался незнакомкой, притом дама была молода – хотя, пожалуй, на год-два старше Елизаветы – приятна лицом и светла волосом.

"Так-так-так... голубоглазая блондинка... Ну, не оригинально, хотя и миленько. И кто же вы, моя прелесть, богемка, саксонка или вовсе пруссачка?"

– Представьтесь сударыня! – потребовала Елизавета.

– Я... – шагнула вперед блондинка.

– Стойте на месте! – остановила ее Елизавета. – Итак?

– Матильда, графиня фон Арнебург, ваше величество! – и девица присела в глубоком реверансе.

– И? – поинтересовалась Елизавета.

– Вы мой герой, ваше величество! – длинные ресницы опустились на мгновение и снова взметнулись вверх. – И я пришла к вам, чтобы отдаться!

"Отдаться? – обалдело подумала Елизавета. – Она сказала, отдаться? Мне?!"