Серебро и золото

Конфискованное имущество семьи Еггер оценивалось в триста тысяч золотом и полностью пошло на снаряжение флота. Впрочем, "резня" заняла гораздо меньше времени, чем мерещилось в начале. Все-таки Елизавета не узурпатором была, а помазанницей божьей, плоть от плоти властителей Скулнскорх, как бы они не назывались и когда бы ни жили на этой суровой земле.

Но время шло, а дел не становилось меньше, и тень заботы омрачала порой даже самые радостные дни весны. Начали возвращаться с зимовок птицы, весенние грозы смывали последние снежные языки на склонах гор, и отплыл в конце березня[29] в туманную даль капитан дер Шау.

– Передайте князю Кагену, что я согласна стать его супругой перед Богом и людьми! – сказала она, прощаясь с человеком, изменившим ее судьбу. – Передайте, что я узнала его. Так и скажите, Елизавета Скулнскорх узнала вас и вполне оценила подарок. Запомните?

– Полагаю, что запомню, – капитана, по-видимому, смутила ее настойчивость, но он был из породы бойцов и не мог показать даже намека на слабость. – Я передам ваши слова, как услышал их и запомнил.

– Глядите же! – если бы она могла, поплыла бы с ним прямо сейчас, но долг тяжел, да и разум не слуга чувствам, а господин. – Передайте так же, что я готовлю армию и вскоре предполагаю вступить в войну на континенте. Идите!

И дер Шау ушел, вернее, отплыл, а вот Елизавета этого сделать пока не могла. Ей еще пришлось собирать войско и припасы, ожидать тележные обозы, тянущиеся по плохим дорогам из самых дальних деревень и хуторов. Нужны были товары, чтобы продать ганзейцам, и денежный оброк, который можно собрать только после большого весеннего торга. И ратники добирались в столицу, кто пеший, кто конный, а кто и на лодках по рекам и озерам, через болота и плавни. А вслед за тем пришлось еще дожидаться, пока корабельных дел мастера завершат ремонт старых судов и достроят новые. Долго, муторно, тяжело.

Но вот что странно, нетерпение, гнавшее ее вперед, заставлявшее торопиться и переживать за каждое "потраченное впустую" мгновение, покинуло Елизавету, едва она взошла на палубу "Росомахи" – ее флагманской галеры. Корабль был огромен, едва ли не дюжина дюжин франкфуртских локтей[30] в длину. О том, что творится в межпалубном пространстве, где располагались гребцы – по шесть человек на огромное пятнадцатиметровое весло – не хотелось и думать. Елизавета и не думала. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, и, если на дворе средневековье, то речь идет всего лишь о приемлемых формах зверства и его размерах. Ни больше, но и не меньше. Это она сказала себе еще в тот день, когда развязала резню. Но и то верно, что к чему-то подобному вела дело и "тихая робкая" Лиса. Ведь не зря же графиня день за днем и год за годом – едва ли не с малолетства – выстраивала свою собственную систему отношений в замке и за его пределами, до поры скрытую, но, как выяснилось, вполне работоспособную и эффективную.

"Росомаха" вышла из гавани и ходко пошла курсом на юг, за ней, как караван серых гусей за вожаком, пошли другие галеры – большие и малые, старые и новые. Двести семнадцать кораблей, среди которых попадались и снекары[31] с тремя десятками воинов-гребцов, лодьи и драккары с пятью дюжинами воев на борту, и совсем крошечные кочи, шли сплоченной стаей. Три тысячи шестьсот пеших воинов и триста рыцарей в латах, с лошадьми, слугами и оруженосцами, – это была та сила, которая могла и должна изменить ход войны на континенте. Ведь насколько помнила Елизавета, армии, ходившие по старым римским дорогам, были невелики, и мало кто из полководцев мог похвастаться таким обученным и сильным войском, какое вела на войну графиня Скулнскорх.

– Ветер крепчает! – Олаф Йорт не многим уступал Эрику в росте, но был не столь массивен, как кряжистый воевода "морских воев", и больше любил море, чем земную твердь. – Ушли бы вы, госпожа, в надстройку, а то, не ровен час, продует!

– Пугаешь? – усмехнулась Елизавета. – Лихоманки боишься, или я тебе здесь мешаю?

– Боюсь, – кивнул Олаф. – Пугаю. Мешаете.

Он был немногословен, но отважен и предан, что при нынешних обстоятельствах значило куда больше, чем приятная внешность, красивый голос и дар красноречия. Впрочем, если не считать манеры выражаться в духе жителей древней Лаконии, Олаф был мужчина – хоть куда! Не будь она занята, вполне могла бы рассмотреть его кандидатуру на роль первого мужчины, но…

"Не судьба, господин кормчий! И не надо отводить глаза от моей груди, все равно под кирасой ничего не видно!"

– Когда мы достигнем мыса Брок?

– Полагаю, ближе к вечеру, – Олаф оглядел морской горизонт и поднял взгляд к небу. – Да, при таком ветре, дойдем до Винги-фьорда до сумерек.

– Что ж, залив Винги хорошее место для стоянки, не так ли? – Елизавета никогда там не была, но, если верить карте, все так и обстояло: мыс Брок с башней Дальнего дозора и глубоко врезавшийся в скалистый берег залив, вход в который прикрывает крепость Икьхгорн.

– Как думаешь, бароны Западного края пойдут с нами или будут ждать, когда удобнее всадить мне нож в спину?