Серебро и золото

– Ну, да… – все-таки Сава налил ей немного желтоватой жидкости в серебряный стаканчик. – Это она оттого желтая, что я ее в бочках из-под яблок выдерживаю. Получается лучше, чем сразу после изготовления. Мухаммед называет этот процесс возгонкой, но я так и не понял, в чем там колдовство. Э… графиня, я… Ну, в общем, когда-то я держал вас на руках и не раз… Вы, должно быть, этого не помните… Людвиг Каген, он действительно император?

Ну, что ж, вопрос задан.

"Держите удар, барышня!"

– Да, – ответила Елизавета и одним глотком выпила содержимое стаканчика.

Горло обожгло, дыхание пресеклось, и одновременно Елизавету бросило в жар, так что пот выступил на висках и на лбу, но вкус яблок во рту остался. Хотя это были горьковатые яблоки, конечно.

– Верю, – кивнул Сава. – Отчего-то знаю, так и есть. И вы… вы ведь выйдете за него и станете императрицей?

– Не сомневайтесь, херр Хёгль, – улыбнулась Елизавета, чувствуя, как тепло разливается по телу, а душу наполняет золотое сияние. – Не прогадаете!

Шторм пришел на рассвете, да такой силы, что в Икьхгорне так и не рассвело. С низкого неба на замок и море обрушивались потоки воды. Сильный ветер подхватывал дождевые массы и нес их над волнами не на шутку разгулявшегося моря. Волны били в скалы с грохотом и силой штурмовых таранов. Замок содрогался от близких ударов ужасающих молний. Прокатывались, заставляя вздрагивать, раскаты грома.

– Хорошо язычникам! – Зои стояла у бойницы и смотрела на бушующее море. – Была бы я язычницей, сказала бы, что это бог Тор крушит своим молотом великанов-турсов, или Перун мечет молнии в Чернобога.

– Но ты не язычница, – мягко сказала в ответ Елизавета, – и у тебя нет подходящего объяснения.

– А у тебя есть? – на "ты" они решили перейти еще ночью, когда укладывались спать.

– Не знаю, – Елизавета приблизилась к бойнице, и в лицо ей ударил тугой порыв ветра, плеснувший заодно холодной дождевой водой. – Холодно, знобко. Пойдем в покои, сядем у очага, выпьем горячего вина с медом и корицей…

– У меня есть идея лучше! – отвернулась от бойницы Зои. – Там, внизу, – она показала рукой куда-то под ноги, – в третьем дворе, мой дед построил мыльню на ромейский лад. Он вообще был не такой, как отец. Не в смысле роста, Карл Хёгль был большой мужчина, но он путешествовал по миру, жил в Риме и Венеции… Ой! – всплеснула она руками. – Ты же должна знать эту историю, про нее и скальды с трубадурами поют.

– Что за история? – Елизавета откровенно любовалась Зои Икьхгорн, та была чудо, как хороша, и умна к тому же.

– Про мавра на службе Венеции! Про черного кондотьера, который задушил свою жену!

– Ах, да! – вспомнила Елизавета. – Ее звали Дездемона, и она была дочерью дожа.

– Все так, – кивнула Зои. – Но ты не знаешь, что мой дед Карл служил у Отелло капитаном! Он командовал Италийской армией.

– Да, что ты говоришь! – воскликнула заинтригованная рассказом Елизавета. – Может быть, ты даже знаешь подробности?

– Знаю! – гордо сообщила Зои. – Моя тетка, она в то время была его… ну, ты понимаешь… – она замялась. – В общем, она спала с Карлом.

"Ага! – сообразила Елизавета. – Так речь не о тете, а о тетке, то есть, о женщине, следившей за Зои, пока та была маленькой".

– Пойдем, погреемся в мылне, и я тебе там все про это расскажу! Согласна?

– Мыльня – это как баня с очагом? – спросила Елизавета, когда они начали спускаться по лестнице.

– Нет, это много лучше! Увидишь! Сейчас прикажу там все приготовить, и через час можно будет уже идти мыться.

Но, как вскоре выяснилось, им и ждать не пришлось. Учитывая те драматические изменения, что произошли "под солнцем и луной", еще рано утром кастелян замка приказал протопить в мыльне печи, исходя из предположения, что кто-нибудь да захочет "в такую-то погодку" попариться. Так что всех приготовлений – приказать принести в мыльню одежду на смену и льняные простыни, масла да притирания, губки, гребни и прочие потребные молодым девушкам вещи. А "париться" пошли впятером: Елизавета с номинальной хозяйкой замка, а также валькирии графини – Лена, Ирина и Вера.

– Это аподитерий! – Они вошли в просторную, без окон палату, где вдоль стен стояли широкие деревянные лавки, а из дубовых панелей торчали бронзовые крюки и крючки разнообразных форм. Еще имелись здесь несколько маленьких столиков, легко передвигаемых с места на место и заставленных сейчас блюдами и кувшинами.

– Аподитерий – это по-гречески, – объяснила "европейски образованная" Елизавета своим валькириям. – А по-нашему – просто предбанник. Здесь раздеваются до исподнего или вообще. Вы как моетесь? – повернулась она к Зои. – В рубашках или нагие?

– Мы моемся голые, – улыбнулась Зои. – Иногда и мужики с бабами, но я никогда… – покраснела она вдруг.

– А здесь тепло! – сменила тему разговора Ирина Большая, успевшая, по-видимому, ухватить главное.