Серебро и золото

Бу-бу-бу… Бу-бу-бу… Отелло… Дездемона… Яго… Коварство и любовь… Краденый платок… Приступ ревности, переходящий в приступ ярости, и финальное – "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?" В общем, Зои излагала историю Отелло весьма близко к тексту, а Елизавета, тем временем, размышляла о превратностях судьбы и о себе самой. Она думала о себе и о Людо, и о том, кто она такая, на самом деле, и еще о том, что это значит, быть двумя разными женщинами одновременно. Несомненно, она оставалась Елизаветой, какой помнила себя всю жизнь с того давнего мгновения, когда, судя по всему, осознала себя впервые, связав свое внутреннее "Я" с именем Елизавета, и противопоставив то и другое окружающему миру. Ей было тогда шесть месяцев, как утверждает изустное предание, и с тех пор Елизавета, собственно, и существовала, как обособленная от внешнего мира личность. Но, с другой стороны, она все еще оставалась и Лисой-Бетан Скулнскорх, как бы странно это не звучало.

– И тогда он ее задушил насмерть! – подняв голос, торжественно сообщила Зои.

– Ох, ты! – выдохнула Ирина и начала спешно заедать трагический финал шаньгами и кусками нежирной, остро пахнущей рыбы. – Вот ведь до чего мужиков ревность доводит! Подлецы!

– Да, уж! – поддержала разговор Елизавета и отпила из кубка. Мед оказался не просто хорош, он был великолепен! Да, крепковат[42], пожалуй, для нежного женского организма, но зато душист и приятен на вкус.

Елизавета переждала прохождение ласкового медового пламени по пищеводу в желудок и, сделав еще пару глотков, поспешила закусить пирожком с брусникой. Бруснику в Икьхгорне морозить умели не хуже, чем в Скулнскорхе. Она не потеряла ни вкуса, ни замечательного аромата.

– А клюкву вы тоже морозите? – спросила она, прожевав пирожок, оказавшийся куда меньше, чем ей показалось на первый взгляд.

– А как же! И морозим, и мочим! Приказать принести клюквы?

– А, давай! – махнула рукой Елизавета. – Холодная клюква в горячей бане, это звучит убедительно, как полагаешь?

– А про принца Датского историю знаете? – спросила Вера де Йон после того, как Зои приказала принести из погребов мороженую клюкву.

– Это про то, как девушка Офелия ему дала, а он ее бросил? – хохотнула Лена Менк. – Это старая история!

– И грустная, – вздохнула Ирина Большая, – она же из-за него утопилась!

– А у нас рассказывают, с башни бросилась, – Зои отпила из кубка и с удивлением посмотрела внутрь. – Пустой!

– Наливай! – предложила Елизавета. – Я тоже слышала, что утопилась.

– Ну, мне маменька говорила, что со скалы бросилась, – пожала плечами Вера. – Это она к тому, что "Умри, но не давай поцелуя без любви!", и до венца – ни-ни!

– А, между прочим, – Елизавета подняла кубок, наполненный Зои, и поднесла его к губам. – Вполне может сложиться ситуация, что Клавдий вышлет нам навстречу именно Хамлета. Хамлет, рассказывают, разбил уже однажды Фортинбраса Норвежского. У него репутация хорошего военачальника, но, говорят, он не любит поединков.

– А если его вызовет женщина? – спросила Зои.

– На себя намекаешь?

– Да, нет, – с сожалением в голосе, вздохнула Зои. – Скорее на тебя. Папенькины шпионы доложили, что дерешься на мечах, как рыцарь, хотя твой меч и тоньше рыцарского.

– Уже доложили? – усмехнулась Елизавета и выпила мед.

– А как же! – рассмеялась Зои и то же опустошила свой кубок. – Так это правда?

– Ну, я могла бы попробовать объяснить принцу Датскому, что девушек обижать нельзя.

– А к слову, вы хоть знаете, о чем идет речь? – подняла бровь Ирина Большая. Она раскраснелась, и была сейчас, чудо, как хороша. Ленточки на правом плече развязались, и рубаха спустилась вниз, обнажив правую грудь, тяжелую, белую, с темным соском в широком коричного цвета пятне. – Я имею в виду, про "отдалась"?

– Ну, – пожала плечами Елизавета. – Я знаю, что к чему, ну то есть, что куда.

И в этот момент она порадовалась, что в жарко натопленной комнате, да еще после двух кубков – пусть и маленьких – старого меда, краснеть дальше просто некуда.

– Ты, графиня, небось, Боруна и Ингрид видела, они везде в замке любились, – добродушно усмехнулась Ирина.

– Ну, и их тоже, – вынуждена была признаться Елизавета, помнившая памятью Лисы голый зад стражника Боруна и раздвинутые ноги служанки Ингрид.

На самом деле, маленькая, в то время, Лиса, осознав, что этим двоим не до нее, подобралась к ним вплотную и разглядела все, что требовалось. А поскольку лошадей и собак, быков и баранов она за этим занятием уже заставала, сделать выводы, что там и к чему, не составляло труда. Впрочем, в рыцарских замках оставаться невинной – в прямом и переносном смысле, – непросто. Жизнь такая незатейливая, да и нравы ей под стать.

– А я сама пробовала, – пожала плечами Вера. – Первый раз – так себе, но не ужасно, как маменька говорила. А дальше – сладко… точно мед!

– Это с кем это ты? – нахмурилась Ирина.

– С суженным, ряженым! – отрезала Вера. – А ты?

– Я с Иваном – Всеволодовым кормчим, он с батей моим и по рукам уже ударил, и виру[43] за мою "честь" уплатил.

– А как же он узнал? – Елизавета этой истории, как ни странно, еще не слышала.