Серена

На следующее утро Пембертон проснулся с самым тяжелым похмельем за всю свою жизнь. Было еще довольно рано, но проникавшие в окно лучи нещадно били по глазам. Язык словно обволокла едкая пыль, сгустившаяся в желудке. Вчерашний вечер вернулся в виде череды смазанных картин, которые пронеслись перед Пембертоном вагонами поезда, везущего никому не нужный товар.

Серена еще спала, поэтому он повернулся на бок и закрыл глаза, но вновь погрузиться в сон так и не смог. Поэтому он просто ждал, не видя, но чувствуя, как солнце постепенно заливает комнату. Через некоторое время жена рядом с ним шевельнулась, и ее обнаженное бедро коснулось его собственного. Как ни старался, Пембертон не мог вспомнить, занимались ли они прошлой ночью любовью и как он вообще сумел вернуться в дом. Повернув голову, он мутным взглядом обвел лицо Серены.

– Прости, – сказал он.

– Ты о чем?

– Накануне сильно перебрал с выпивкой.

– Это был твой день рождения, и ты его отмечал, – возразила Серена. – Не вижу здесь никакой беды.

– Теперь мы, возможно, недосчитаемся пары инвесторов…

– Очень сомневаюсь, Пембертон. Прибыль для этих людей куда важнее светских приличий.

Серена села в постели. Одеяло упало, и глазам Пембертона предстала изящная спина жены, поражавшая контрастом между тонкостью талии и пышностью бедер. Серена обратила лицо к окну, и нежное утреннее солнце озарило ее профиль. Света было достаточно, чтобы заставить Пембертона сощурить налитые кровью глаза, но он не отвернулся. «Как что-то еще может иметь хоть какое-то значение?» – подумалось ему. Вытянув руку, он поймал жену за запястье, когда та уже собиралась встать с кровати.

– Подожди немного, – тихо попросил он, придвинулся ближе и другой рукой обхватил Серену за талию. Прижался лицом к ее спине, закрыл глаза и глубоко вдохнул запах жены.

– Пора бы тебе и самому подняться, – сказала Серена, высвобождаясь и вставая.

– Зачем? – спросил Пембертон, раскрывая глаза. – Сегодня ведь воскресенье…

– Гэллоуэй предупредил, чтобы к одиннадцати ты был готов, – ответила Серена, натягивая бриджи и куртку для верховой езды. – Тебя заждался твой горный лев.

– А я и забыл… – протянул Пембертон и осторожно уселся. Спальня чуть накренилась, но быстро вернула себе привычный вид.

Поднявшись на все еще нетвердые ноги, он проковылял к шифоньеру. Взял с полки брюки из грубой парусины и шерстяные носки, снял с вешалки охотничью куртку и бросил их на кровать, после чего достал из шкафа в прихожей тяжелые охотничьи ботинки на шнуровке и уселся рядом с Сереной, которая натягивала свои джодпуры. Закрыл глаза, пытаясь совладать с головной болью, разгоняемой утренним солнцем.

– Справишься тут одна? – не размыкая век, поинтересовался Пембертон.

– Да. Мне нужно всего-то проследить за тем, чтобы оставшееся на кухне и в лавке погрузили в вагон. Но для начала дам орлу полетать: это будет последняя охота перед тем, как мы покинем это место. – Серена поднялась и посмотрела в сторону двери. – Нужно идти.

Пембертон дотянулся до ладони жены и на секунду сжал ее.

– Спасибо тебе за винтовку и за день рождения.

– Пожалуйста, – сказала Серена, отнимая руку. – Надеюсь, ты отыщешь свою пантеру, Пембертон.

После ее ухода он прикинул, не стоит ли дойти до столовой и позавтракать, но желудок выступил против. Тогда Пембертон полностью оделся, не считая ботинок, лег на кровать и закрыл глаза. «Всего пару минут», – пообещал он себе, но сон схватил его и не отпускал, пока в дверь не постучал Гэллоуэй.

Крикнув охотнику, что выйдет через десять минут, Пембертон отправился в ванную. Там он наполнил таз холодной водой и, сунув туда голову, держал, пока мог вытерпеть. Вынырнув наконец, повторил неприятную процедуру: холодная вода сулила спасение. Затем он вытерся полотенцем и пригладил волосы расческой, после чего почистил зубы, избавляясь от тошнотворного запаха собственного дыхания. Найдя на полке с лекарствами пузырек с аспирином, Пембертон вытряхнул пару таблеток, а склянку сунул в карман и уже собирался отвернуться, как вдруг увидел себя в зеркале: глаза налиты кровью, лицо бледное. Хотя уже то, что он вообще сумел подняться, представлялось настоящим подвигом, учитывая общее самочувствие в момент пробуждения. Подхватив с кровати куртку, Пембертон прошел в переднюю, где на полке лежала новая винтовка. Он и не помнил, как положил ее туда вчера вечером и откуда взялась рядом с нею коробка с патронами 35-го калибра.

– Слышал, вы отменно вчера повеселились, – заметил Гэллоуэй, когда, скривившись в сиянии яркого безоблачного дня, Пембертон вышел на крыльцо.

Пембертон проигнорировал замечание однорукого, сосредоточив внимание на фургоне Фризелла, припаркованном рядом с лавкой. Фотограф установил штатив на оставшемся без рельсов пути, где прежде находилась стрела трелевочного агрегата; сегодня камера была направлена не на живых или мертвых рабочих, а на саму разоренную долину. Сгорбившись, Фризелл спрятался под черной накидкой, не замечая скачущую к нему на белом мерине Серену с орлом на луке седла.

– Какого черта он делает? – поинтересовался Пембертон.