Серена

– Миссис Пембертон сегодня останется дома, – сказал однорукому хозяин.

Не ответив, Гэллоуэй тяжелым взглядом окинул черный саквояж в руке Чейни, пока Пембертон провожал доктора в дом.

Серена сидела на краю кровати: лицо совсем бледное; серые глаза, кажется, смотрят куда-то далеко, а дыхание еле теплится, – так бывает, когда держишь в руках что-то очень хрупкое или крайне опасное. Пеньюар Серены был распахнут, темно-синие волны шелка обнажили округлившийся живот.

– Ложитесь на бок, – распорядился доктор Чейни, доставая из саквояжа стетоскоп. Приложил его блестящий наконечник к животу беременной и несколько секунд внимательно вслушивался. Удовлетворенно кивнув, отвел стетоскоп от Серены, высвободил дужки и повесил аппарат на шею. – Все в полном порядке, мадам, – заверил пациентку доктор. – Для женщин вполне нормальна чувствительность к самой незначительной, порой даже воображаемой боли, тем паче в положении. По всей вероятности, у вас всего лишь легкое кишечное расстройство или, выражаясь не столь деликатным языком, обычный избыток газов.

– Миссис Пембертон не симулирует, – возразил врачу Пембертон, когда его жена с осторожностью вернулась в сидячее положение.

Чейни вернул стетоскоп в саквояж и щелкнул металлическим замком.

– Об этом не было и речи. Ведь дух, как уверяет поэт, «сам себе место: Небо может Адом соделать он, Ад – в Небо превратить»[28]. Разум украшает реальность по своей прихоти. Что человек воображает, то он и ощущает.

Пембертон с оторопью наблюдал, как Чейни заносит ладонь, намереваясь ободряюще похлопать свою пациентку по плечу. Вовремя вмешалось благоразумие, и рука была опущена.

– Уверяю вас, уже завтра ей станет лучше, – пообещал доктор Чейни, стоило им выбраться на крыльцо.

– А есть средство, способное помочь ей уже сегодня? – спросил Пембертон и кивнул на сидящего на ступеньках Гэллоуэя: – Он может сходить в лавку за лекарством. Или съездить в город, если потребуется.

– Конечно, – сказал доктор Чейни и повернулся к однорукому: – Сбегай в лавку да принеси хозяйке пакетик мятных леденцов. Когда у меня желудок капризничает, они просто чудеса творят.

Весь день Серена провела в постели. Она настояла на том, чтобы Пембертон ушел работать в контору, но он подчинился только после того, как жена приказала Гэллоуэю нести вахту в гостиной. Когда в полдень Пембертон заглянул проведать Серену, она сообщила, что чувствует себя лучше. Ближе к вечеру ее состояние не изменилось, хотя болезненная бледность так и не сошла. Супруги рано легли в постель, и Серена, засыпая, прижималась спиной и ягодицами к боку Пембертона, а правую ладонь мужа подложила себе под живот, как бы стремясь удержать ребенка на месте. С крыльца столовой доносилась музыка, и Пембертон погрузился в сон под тоскливое пение кого-то из рабочих о женщине по имени Мэри, бродившей по диким топям.

На следующее утро Серена рывком села в постели, откинула одеяло в сторону и левой рукой зажала промежность. Когда проснувшийся Пембертон спросил, что произошло, она промолчала. Вместо этого, словно принося клятву, она простерла к мужу руку: пальцы и ладонь были в крови. Пембертон рванулся с кровати, мигом влез в брюки и ботинки, набросил на себя рубашку, не потрудившись застегнуть ее. Потом подхватил на руки закутанную в пеньюар Серену и, проходя мимо ванной, сгреб с крючка махровое полотенце. Поезд уже готовился отбыть в первый за день рейс на лесопилку, и у путей толпились люди. Подбегая, Пембертон крикнул им, чтобы быстро отцепили от паровоза весь состав, кроме единственного пассажирского вагона. Рабочие засуетились, и, пока Пембертон со своей ношей лавировал меж грязных ям, кочегар бешено замахал лопатой, пополняя запас угля в тендере. Прибежавший из конторы Кэмпбелл помог внести Серену в вагон и уложить на сиденье. Пембертон велел ему срочно позвонить в больницу, чтобы врач и карета скорой помощи ждали их на станции, а затем как можно скорее перегнать туда же «паккард». Управляющий сразу выскочил из вагона, и супруги остались одни среди криков рабочих и нарастающего шума в котле «Шэй».

Присев на край сиденья, Пембертон зажал полотенце между ног у Серены, стараясь остановить кровотечение. Глаза его жены были закрыты, а лицо успело побледнеть до белизны мрамора, когда машинист наконец положил руку на рычаг, отпустил тормоза и потянул на себя регулятор хода. Пембертон слушал, как паровоз, казалось, невыносимо долго готовится начать движение: сперва пар поступает через клапан регулятора в приемные трубы и цилиндры, после чего поршни толкают шток заодно с коленчатым валом, затем карданный вал вращает шарниры, поворачивая шестерни, передающие движение еще дальше, и лишь потом понемногу оживают колеса.