Серена

Не успокоившись, промышленник выругался вновь, и на этот раз достаточно громко, чтобы несколько пар, стоявших неподалеку, покосились в его сторону. Лицо Серены хранило спокойствие, разве что за исключением глаз. Пембертон подумал о Бьюкенене и Чейни, которые в свое время тоже были удостоены подобного взгляда. Затем, будто упал занавес, самообладание Серены восстановилось.

– Я видел Уэбба в бильярдной, – буркнул Харрис, чье лицо уже наливалось краской. – Сегодня же перекинусь с ним парой слов, а с Кепхартом поквитаюсь позже.

Пембертон посмотрел на Кэлхуна, который выглядел довольным, и на Левенштейна – тот, казалось, не мог разобрать, стоит ли ему остаться или пора поискать предлог, чтобы отойти.

– Зачем обременять себя былыми обидами, – улыбнулась Серена, – если перед нами столь многообещающие новые начинания?

Допив свой стакан, Харрис отер с усов янтарную каплю виски и посмотрел на Серену с нескрываемым восхищением.

– Будь я женат на такой женщине, как вы, миссис Пембертон, был бы сейчас богаче Джона Пирпонта Моргана, – сказал он и повернулся к Левенштейну и Кэлхуну: – Впервые слышу об этом бразильском предприятии, но уж если миссис Пембертон считает, что успех почти гарантирован, я в деле. Следуйте моему примеру, и не пожалеете.

– Завтра в Эшвилле мы все обсудим, – пообещал Кэлхун.

Левенштейн коротко поклонился в знак согласия.

– Прекрасно, – заключила Серена.

Оркестр заиграл «Любовное гнездышко», и несколько пар, держась за руки, вышли на танцевальную площадку. При виде стоящего в холле Уэбба Харрис внезапно помрачнел.

– Прошу меня извинить, – сказал он. – Пойду поговорю с тем парнем.

– Только без драки, Харрис, – предупредил Кэлхун.

Магнат кивнул, хотя не слишком уверенно, и вышел из зала.

Когда песня подошла к концу, на сцену поднялся Сесил и объявил, что время ужина уже почти наступило.

– Но сперва все мы посетим зал Чиппендейла, где вам будет представлен наш Ренуар, – поднял палец хозяин поместья. – У картины теперь новая рама, которая лучше передает игру красок.

Мистер и миссис Сесил провели гостей по мраморной лестнице в гостиную на втором этаже. По пути туда они проходили мимо портрета Корнелии в полный рост, и Серена вытянула шею, чтобы внимательнее рассмотреть полотно. Слегка качнув головой, она обернулась к Пембертону, который задержался рядом с женой, пока остальные шли мимо.

– Не могу понять, как она это выдержала.

– Что именно? – переспросил Пембертон.

– Столько часов неподвижности.

Двинувшись дальше по широкому коридору, супруги миновали сперва портрет Фредерика Олмстеда, а затем и раскрашенную вручную литографию от Карриера и Айвза. Бордовая ковровая дорожка заглушала шаги; вскоре коридор свернул влево, и в третьем зале от угла они присоединились к Сесилам и другим гостям, сгрудившимся вокруг полотна Ренуара.

– Просто великолепно! – восхитилась женщина в синем вечернем платье и жемчугах. – Темная рама куда лучше раскрывает цвета, особенно оттенки синего и желтого на шарфе.

Несколько гостей почтительно отступили в стороны, пропуская вперед тщедушного старичка, ковыляющего на негнущихся ногах. Сходство с механической игрушкой усиливал металлический обруч на седой голове, соединенный проводками с резиновым наушником. Выудив из кармана пиджака пенсне, старичок внимательно изучил картину. За спиной у Пембертонов кто-то шепнул, что это бывший куратор Национальной галереи искусств.

– Чистейший образец французского модерна, какой только можно увидеть в нашей стране, – громко объявил старичок и подался назад.

Серена потянулась к мужу и что-то ему сказала. Стоявший рядом Харрис не сдержал смешка.

– А вы, миссис Пембертон? – вздернул бровь Сесил. – Не поделитесь ли своим мнением о Ренуаре?

Отвечая ему, Серена не отводила взгляда от картины:

– Он представляется мне художником, который писал для публики, довольно посредственно разбиравшейся в живописи. Я нахожу его работы чересчур робкими и сентиментальными, подобно гравюре от Карриера и Айвза, которая висит у вас в коридоре.

Лицо Сесила порозовело. Он повернулся к бывшему куратору, как бы требуя отповеди, но слуховой аппарат старичка, очевидно, не смог уловить реплику Серены.

– Что ж, понятно, – сказал Сесил и сцепил перед собой пальцы рук. – Итак, настала пора ужинать, так что давайте спустимся.

Они прошли в банкетный зал. Серена обвела взглядом огромный стол из красного дерева и нашла Уэбба сидящим в дальнем конце, возле камина. Взяв Пембертона за руку, она провела его к креслам прямо напротив газетчика, который, стоило супругам усесться, повернулся к своей жене.

– Мистер и миссис Пембертон, – представил их Уэбб. – Те самые лесопромышленники, о которых я столько тебе рассказывал.

Миссис Уэбб слегка улыбнулась, но промолчала.

Официанты подали на первое суп из чечевицы и сельдерея, и разговоры за столом смолкли, как только гости взялись за ложки. Покончив с супом, Пембертон огляделся по сторонам, задержав взгляд на фламандских гобеленах, трех каменных каминах и двух массивных люстрах, на органных хорах за балюстрадой балкона.

– Завидуете, Пембертон? – поинтересовался Уэбб.