Сестра Харуна ар-Рашида

«Лишь бы старая иудейская ермолка не уснула, лишь

бы помешала бессонница!» — молил аллаха Абуль Атахия

и, подойдя к Дар ар-Ракику, с превеликой радостью уви¬

дел, что дом работорговца ярко освещен.

—      Здорово мне везет! Отличный признак! — подбод¬

рил он себя, сворачивая на аллею, тянувшуюся к усадь¬

бе, и замедлил шаги.

Впереди, возле ворот, на двух мулах маячили фигу¬

ры людей, что-то державших перед собой.

«Странно, никак еще кто-то держит путь к Фанхасу?

Не по тому же ли дельцу? Ночь — не время для обычных

торговых сделок, — встревожился Абуль Атахия и, ста¬

раясь быть незамеченным, цодкрался поближе, рассмотрел

ездоков и, к удивлению, узнал в них бедуинов с деть¬

ми. — Вот тебе раз! Ладно, хоть никто меня не опередил.

Возможпо, мальчики — рабы, которых привезли на про¬

дажу? — подумал он, прячась за дерево. — Не мешало бы

установить поточнее... Впрочем, это маловероятно: муж¬

чина и женщина не похожи на перекупщиков. Они бе¬

дуины, а вольные жители пустыни не занимаются рабо¬

торговлей. Что все это значит? Надобно дознаться...»

Ездоки подъехали к дому, бедуин соскочил с мула,

взял молоточек, который, как было принято, лежал на

видном месте у входа, и сильно застучал в ворота.

—      Ты думаешь, нас ждут? — спросила его спутница.

—      Ждут,— ответил он нетерпеливо.— Разве не видишь

свет в окнах? На этот раз мы сильно опоздали. Сейиде, на¬

верно, кажется, что она на жаровне с горячими углями.

Манера разговора, произношение ночных путников

даже отдаленно не напоминали гортанную сбивчивую

речь хиджазцев, жителей Мекки или Медины. Так могли

говорить только коренные багдадцы.

В окованных железом воротах открылось смотровое

окошко. Стоя за деревом, Абуль Атахия увидел, как пла¬

мя светильника озарило лицо женщины, которая разгля¬

дывала поздних посетителей. Красивое, продолговатое,

белокожее лицо. Чувственный рот. Изогнутые тонкие

брови. Глаза большие черные, — кажется, будто они

искрятся. Прическа простая: волосы заплетены в косу.

«О, аллах! — вздохнул он, почувствовав, как защемило

в груди. — До чего похожа... Сколько ей лет? Выглядит

молодо... Уж не она ли?!»

Старая рана в сердце поэта, уязвленном когда-то безот¬

ветным чувством, кровоточила до сих пор. Стоило лишь

предположить, что он случайно встретил ту, в которую

был влюблен первый и единственный раз в жизни, как

снова не отпускает знакомая щемящая боль.

—      Наконец-то, Риаш! Слава аллаху! — воскликнула

женщина. — Почему так поздно?

О, этот голос, тембр, интонации!

—      Вопреки нашей воле, — ответил мнимый бедуин, —

спроси у Барры. Пришлось изрядно помучиться. Наш гос¬

подин — да сделает аллах его еще более сильным и могу¬

щественным! — не хотел нас отпускать, продержал до ве¬

чера. Едва упросили. Открывай, Атба, сейида ждет!

«Атба! — Абуль Атахия схватился за грудь. Сердце

его словно куда-то провалилось, потом вздрогнуло и заког

лотилось, что было сил. — Ты? Атба!»

Лет десять тому назад, может быть, даже чуточку

больше, во времена халифа аль-Махди, еще неискушен¬

ный поэт страстно полюбил бледнолицую рабыню и

воспел ее в стихах. Это было воспринято как чудачество —

на белокожих женщип не обращали внимания. Атба дер¬

жалась неприступно, и стихотворец не посмел объяснить¬

ся ей в любви. Видя, что халиф тоже не придает значе¬

ния его страсти, он решил прибегнуть к маленькой хитро¬

сти, которая, к несчастью, оказалась роковой. Как раз

приближался праздник Ноуруз, когда положено препод¬

носить подарки. Абуль Атахия подарил эмиру правовер¬

ных собственноручно сделанную вазу, в глину которой

были замешаны ароматические смолы, —- ваза благоухала.

На стенке было написано стихотворение:

Только одно меня в мире влечет,

Все остальное, признаться, не в счет.

Махди великий и мудрый аллах,

Помощи жду я в сердечных делах;

Душу отчаянье мне извело,

Только надежда живет как назло.

Все потому, что на блага земли

Смотрят с презрением очи твои .

Халиф собрался было уже подарить рабыню — стран¬

ные эти поэты, выпрашивают пустяковые дары! — но

Атба, неожиданно вмешавшись в разговор, взмолилась:

—      О эмир правоверных! Будь милостив! Неужели ты

хочешь отдать меня гончару, который, вместо того чтобы

торговать кувшинами, торгует стихами?

Оценив по достоинству острословие и находчивость

рабыни, аль-Махди оставил девушку в покое и запретил

поэту воспевать ее. А для утешения отмерил ему ровно

столько золота, сколько вошло в подаренную вазу. Но

тогда Абуль Атахии, пожалуй, единственный раз в жизни,

не нужно было золота. Атбу он больше так и не видел.

Вскоре аль-Махди умер, рабы попали к разным хозяевам

и следы ее затерялись... А в сердце поэта продолжал тлеть

огонек, зажженный в юности.

Глава V

ДОМ РАБОТОРГОВЦА

Атба отошла от смотрового окошка, отдала распоряже¬

ние, и чернокожий привратник приотворил массивные

ворота.

Первым во двор, держа на руках спящего мальчика,