Сестры из Версаля. Любовницы короля

Я выбираю карты. Она их переворачивает и несколько минут пристально изучает. Я вздрагиваю, и не только потому, что в этой унылой комнате холодно. Помимо воли дыхание учащается, сердце колотится в груди. Женщина пристально смотрит на меня.

– Что там? – вопрошаю я.

– Ничего, мадам, – медленно отвечает она. – Я просто редко вижу, чтобы одному человеку выпадала такая счастливая карта. – Она поднимает голову и улыбается мне. Слишком широко. Она говорит хриплым голосом, с незнакомым южным акцентом.

– Вижу новые приключения и великие дела. Влияние. Вижу… – Она закрывает глаза, потом берет в руки карту, на которой нарисована перечеркнутая мечом корзина Деметры, богини плодородия. – Вижу, что болезни отступили и надежды исполнились.

Несколько расплывчато, но, в общем, хорошо.

– А мой… любовник?

– Удачный год для него. Вдали – беда и убитые, но ни ему… ни вам ничего не грозит.

– А наша любовь?

– Крепка, как эта башня! – Она указывает на каменную башню, окруженную высокими деревьями, и я вижу, что ногти у гадалки выкрашены черным. – Прочна.

Я вглядываюсь в карты. Хочу удостовериться, что не выпала рыба или что-то связанное с морем. Или со звездами. На одной нарисована раковина, в которой, похоже, лежит младенец.

– А это что?

– Устрица, мадам. Вы завоевываете этот мир, как будто устрицу вскрываете. Вы обладаете великой силой.

Отлично. Мне хочется спросить о королеве, о ее здоровье, но я не могу говорить об этом вслух. Даже спрятавшись за вуалью в доме гадалки. Вместо этого задаю такой вопрос:

– А в будущем? Не только в следующем году, а дальше…

Она машет рукой на карты:

– Карты показывают мне ваше будущее на год, мадам, дальше я не вижу…

Я прищуриваюсь:

– Всего на год? Я хочу знать остальное.

Мадам Сибилла склоняет голову, демонстрируя свой нелепый тюрбан, и отказывается что-то говорить. Она так же отказывается от денег, которые могли бы развязать ей язык, и после напрасных увещеваний я с досадой встаю, чтобы уйти. Меня всю трясет – почему эта женщина не сказала, что меня ждет? Как она могла точно предсказать смерть графа де Монвиля, да еще с такими жуткими подробностями, если сейчас не может ничего увидеть дальше декабря?

Я рассказываю Диане, где была, она смеется, как я и ожидала. Она уверяет, что тревожиться не стоит и что гадалкой двигала жадность.

– Она не рассказала тебе больше, потому что хочет, чтобы ты вернулась в 1745-м и опять ей заплатила, а потом заплатила в 1746-м, и так снова и снова…

Иногда (не часто) Диана говорит разумные вещи.

* * *

Наступает унылый апрель, я слегла на несколько дней. На это время упросила Диану занять мое место в постели короля. Одну. Мне нездоровится, я лежу в постели, а проклятый врач, какой-то деревенщина, которого прислал Людовик, настаивает на том, чтобы меня обильно поили рыбным супом. На самом деле суп вкусный: рыба, соль, фенхель, еще какие-то приправы – я не разобрала. Я потягиваю суп и думаю о том, чем занимаются король с Дианой и чем будем заниматься мы втроем, когда я поправлюсь. А затем мои мысли переключаются на ту противную красотку из леса, женщину-Рыбку. Я начинаю нервничать, зову Леону, чтобы забрала суп.

Теперь стали поговаривать, что Рыбке напророчили, когда она была еще юной, что ее полюбит король. Интересно, ей об этом сказала мадам Сибилла с улицы Пердю? Рыбка так молода, не больше двадцати. С другой стороны я, которой уже почти тридцать. Говорят, что для красивой женщины счастье – умереть молодой, потому что для нее мучительно наблюдать, как увядает ее красота. Красивую женщину увядание ранит гораздо сильнее, чем дурнушку. Но я умирать не собираюсь, ведь мне еще столько предстоит совершить.

Сейчас мы официально объявили войну. Франция годами воевала, в основном против британцев, но сейчас мы официально объявили войну Австрии. А вместе с ней и Сардинии. Людовик все колебался и колебался, но в конце концов принял решение. Сам. Должна признаться, что я горжусь им: с тех пор как умер Флёри, король стал королем не только номинально. И я, как могу, взращиваю его независимость.

И вот… мы воюем. Знаю, что об этом мечтала Полина: она хотела, чтобы король объявил войну, и, вероятно, собиралась сама ввязаться в битву! Я думаю о сестре, о той неприязни, которая возникла между нами еще с тех пор, когда мы были совсем юными. Уж точно я вышла из нее победителем, а она проиграла, потому что лежит, неподвижная, в могиле. Без одной руки. Но когда в голову приходят подобные мысли, меня охватывает страх. Я уверена, что такие мысли – зло. Никто не знает, когда смерть настигнет каждого из нас. Ужасно думать о том, что она умерла, хотя ее смерть мне на руку.